Лодки уходят в шторм
Шрифт:
— План Реввоенсовета предполагает следующее, — начал Орлов. — Партизанские отряды товарищей Бахрама Агаева и Бала Мамеда обороняют Ленкорань с юга от мусаватских банд. Тем временем ленкоранские войска ударят на Мугани по Николаевке, а кавэскадрон и партизанские отряды из Привольного и Григорьевки — по Пришибу и Астрахановке. Их поддержат партизаны Пушкино и других сел Белясуварского участка. Наша задача: разгромить контрреволюцию, освободить занятую ею территорию и обезопасить свой тыл для дальнейшей борьбы с внешней контрреволюцией. У меня все.
— Так.
— У меня вопрос, — поднялся член Реввоенсовета Сергей Ломакин. — Я хочу спросить, почему кавэскадрон медлил выступать, когда хошевцы напали на Ленкорань. Видимо, в Привольном не все благополучно с революционной дисциплиной.
— Так ведь у вас с хошевцами уговор был, что они идут оборонять город от мусаватистов, — возразил председатель привольненского ревкома Матвеев. — А что получилось?
— Прискакали бы вовремя, такого не получилось бы, — упрекнул Блэк.
— Бабы не отпускали, — шуткой попытался разрядить обстановку Пономарев.
— И что смешного, не понимаю? — обиделся Матвеев. — Вы люди приезжие, не знаете наших условий. А ты, Иосиф, ты же наш, привольненский, хотя у тебя ни кола ни двора. Сам знаешь, сейчас разгар полевых работ. Почему, например, покойный Тимофей Иванович отменил мобилизацию? Вот то-то и оно!
— Погоди, Матвеев, ты одно с другим не смешивай, — возразил Ломакин. — Если такое повторится, тогда что же, план Реввоенсовета кошке под хвост?
— Ломакин прав, — поднялся председатель Реввоенсовета Наумов. — А для того чтобы такого не получилось, Реввоенсовет решил послать на места своих представителей. Вот ты, Ломакин, с группой товарищей отправишься в Привольное, поможешь товарищам навести порядок и будешь держать связь с нами. С этим вопросом, думаю, все ясно. Переходим к следующему…
"Да, человек не скотина, и словом убить можно", — думал Беккер, глядя на Нину Николаеву, сидевшую перед его столом. Она плакала, вздрагивая поникшей головой, терла глаза тыльной стороной ладони, громко шмыгала носом. Коротко остриженная, в старом, линялом ситцевом платье, не прикрывавшем ее круглых колен, обутая в стоптанные солдатские ботинки, она выглядела смешным подростком.
Её отец погиб в начале войны на германском фронте. Мать умерла с голоду в прошлом году. Из разоренной войной губернии девушка подалась на юг. Скитания привели ее в Ленкоранский уезд. Работала на рыбных ватагах. Едва образовалась ЧК, появилась на пороге кабинета Беккера с узелком в руке.
— Дядечка, вам работница не требуется?
— Какой я тебе "дядечка", — рассмеялся Беккер. Ее стриженная после тифа голова, запавшие от голода глаза, узелок и солдатские ботинки рассказали ему о многом, и он участливо спросил: — А что ты умеешь делать?
— Я все умею! И полы помою, и постирушкой займусь, и сготовлю, если что надо, — торопливо и бойко заговорила девушка, боясь, что ей откажут, как в других учреждениях, по которым она ходила с утра. Она понятия не имела, в какое учреждение пришла сейчас.
— Грамоте
— А как же! Меня тятенька выучил.
— Ну, пойдем к "дядечке" начальнику, попросим его.
Нину Николаеву приняли на должность уборщицы.
Старательная и расторопная, она работала охотно, и сотрудники ЧК ласково называли ее иногда "Огонек" Вскоре ее начали привлекать к оперативной работе, давали поручения разведывательного характера, и смышленая девушка хорошо справлялась с ним.
— Не могу больше, не могу! — плакала Нина. — Я так любила Тимофея Ивановича, а про меня вон чего говорят. Лучше посадите меня, расстреляйте. Или я сама удавлюсь?
— Да перестань ты реветь, в конце концов! — рассердился Беккер.
"Что за страшная штука — клевета, — подумал он. — Кто-то со злым умыслом или по недомыслию пустит слушок, а он поползет по городу, разольется черным дегтем, замарает человека, — пойди обелись потом".
— На улицу хоть глаз не кажи. Куда ни пойду, все на меня пальцем тычут: "Вот она, убийца!"
— Да кто это говорит, кто?!
— Все так думают, — с укором посмотрела Нина на Беккера. — Разве я не понимаю?
— Вбила себе в голову черт знает что! — буркнул Беккер и отвел взгляд. "Ну, конечно, если все твердят одно и то же, и ты невольно усомнишься в человеке. Даже если и не усомнишься, просто начнешь расспрашивать, сочувствовать, утешать, и то ранишь его. Оклеветанный все равно что неизлечимо больной: утешения только напоминают о болезни. Ну чем ей помочь? Беда в том, что клевету невозможно схватить, наказать, пресечь. На каждый роток не накинешь платок…"
— Так и не дознались, кто убил Тимофея Ивановича? — спросила вдруг Нина, с надеждой глядя на Беккера.
— Нет пока… — Не мог он сознаться, что следствие зашло в тупик. Беккер задумался, вспоминая перипетии этого следствия.
Все началось с того, что вскоре после похорон Ульянцева Сергей и Салман по дороге в лес случайно увидели на берегу реки, под забором в зарослях лопуха, труп красноармейца. Сперва они подумали, что это один из тех несчастных, что умирали, схваченные приступом малярийной лихорадки. В то лето много трупов лежало на улицах и во дворах — санитары не успевали увозить их. Обычно, заприметив труп красноармейца, Салман и Сергей да и другие ребята осматривали его, нет ли при нем оружия и патронов. Вот и на этот раз ребята с той же целью подошли к трупу, но увидели, что красноармеец лежит в луже крови, в его правой руке зажат браунинг.
— Застрелился… — тихо сказал Сергей.
— Серега, это он, тот самый офицер! — вскрикнул Салман и склонился над трупом. — Ильяшевич разжаловал его в рядовые.
— Погоди, погоди, я тоже видел его, а где, не вспомню, — призадумался Сергей. — Ага, вспомнил, он Ильяшевича стерег в Ханском! Это ж телохранитель дяди Тимоши!
— Да что ты, Сергей! Видишь, и браунинг офицерский. — Салман хотел взять пистолет, по Сергей остановил его:
— Не трогай! Вот что, я покараулю, а ты скачи за Федей.