Лопе де Вега
Шрифт:
Именно поэтому Доротея (одна из литературных ипостасей Елены), доведенная до отчаяния жестокими попреками матери, прибежала к возлюбленному, чтобы поведать ему о тех невероятных бесчинствах, жертвой которых она стала. «Эта тигрица, — говорила она, — меня породила! Как я могу быть дочерью той, которая не любит тебя? Сегодня она затеяла со мной ссору, она бранила меня и оскорбляла, она говорила, что ты меня губишь, что ты меня обесчестил, опозорил, что ты бросишь меня без денег и без надежд. Я хотела ей ответить, но поплатилась волосами. Вот, посмотри на волосы, которыми ты так любовался, которые ты сравнивал с лучами солнца, на волосы, из коих любовь сплела цепь, соединившую наши сердца! Так вот, эти волосы заплатили за все! Я принесла тебе те, что она вырвала, ибо те, что у меня еще остались, более не будут принадлежать тебе: моя мать хочет, чтобы они принадлежали другому! Мать отдает меня другому! Золото взяло над ней верх!»
Если любовная связь Лопе и Елены обрела скандальную известность, то утверждение о том, что произошло это по вине Лопе, верно,
Да, Лопе не был богат, но он уже добился определенной известности и в театре был очень и очень востребован. Лопе писал лучше и быстрее собратьев по перу; к тому же публика все чаще пренебрегала пьесами, вышедшими не из-под его пера. Надо заметить, что для Херонимо Веласкеса, вызывавшего зависть у конкурентов, было весьма ощутимым преимуществом то, что в его распоряжении и практически в его «личном пользовании» находился этот одаренный молодой драматург. Предоставляя отцу своей возлюбленной возможность ставить в театре такое количество отменных пьес, Лопе дал тому возможность обогатиться, плодами столь большой удачи пользовались и все члены семьи. Вот что Лопе скажет по сему поводу в ходе слушаний по его делу: «Я очень люблю Елену Осорио, и это ей я посвящал все комедии, которые писал для ее отца. Я отдавал их ему, чтобы обеспечить ее существование».
Казалось, Лопе устал от своего положения человека, совершающего необдуманные, опрометчивые поступки, — ведь именно в это положение его ставила роль покорителя сердец — и он охотно попытался бы его изменить, но для этого ему надобно было вырвать Елену из ее семьи, стремившейся сохранить свой респектабельный образ жизни, обеспечиваемый молодой женщиной, а вернее — им, Лопе, ее любовником. Желание пойти на такой шаг только окрепло, когда он, предаваясь безумным любовным утехам, вдруг стал замечать, что не смог избежать некоторых подводных камней в отношениях: так, например, его возлюбленная все более явно проявляла самодовольство, все более уменьшалась в ней любезность, все четче обозначалась склонность к коварству и лицемерию. Действительно, с недавних пор, к великому удовольствию ее отца и матери, Елена с успехом занималась тем, что кружила голову одному довольно влиятельному господину, чье богатство и власть льстили самолюбию ее семьи и распаляли ее жадность. Этот молодой вельможа, Франсиско Перрено де Гранвела, был племянником кардинала и известного политического деятеля, носившего то же имя; сей юноша был достаточно известен в обществе своими любовными похождениями и не был лишен привлекательности: человек образованный и просвещенный, он был страстным поклонником искусств, имел изысканный вкус, слыл меценатом и коллекционером. Лопе почувствовал, какую опасность представлял для него сей потенциальный соперник, и, видя, сколь неравны силы, полагал, что вся его любовная история будет выглядеть как хроника заранее объявленного поражения. «Я знаю, — скажет он устами одного из героев своих пьес, — что слабый, незначительный человек, осмелившийся противостоять человеку влиятельному, всегда кончит тем, что признает себя побежденным».
К тому же Лопе знал (или же приучал себя так думать), что, несмотря на любовь, которую Елена питала к нему (в силе и истинности которой он был вынужден тогда усомниться, хотя она никогда от этой любви не отрекалась и после их расставания), так вот, он знал, что, несмотря на это чувство, Елена согласилась бы пойти на временный разрыв их отношений, подчиняясь давлению семьи, коему она не особенно сильно сопротивлялась. Она была из тех женщин-сердцеедок, покорительниц умов и сердец, женщин раскрепощенных, как говорится, «вольных нравов», что были способны соблюдать равновесие между своими интересами, доходами и чувствами. О ней говорили, что она, искушенная в вопросах кокетства и владевшая всеми секретами обольщения, сумела устроиться так, что, принадлежа одному человеку, пользовалась милостями еще двоих, причем людей известных, ученых мужей, а именно Висенте Эспинеля и Луиса де Варгаса Манрике, бывших наставниками Лопе. Кстати, Лопе, находясь в любовном исступлении, страдал от жестоких приступов бешеной ревности. Так, например, в «романсе», говоря о муках неистовой ревности, он описывает, как стал «жертвой» странного, прелюбопытного явления, породившего необычайно сильный прилив крови к горлу:
И сей приступ любви Достиг столь великой силы, Что среди вен на моей шее Он вызвал настоящий взрыв, И одна из них лопнула, Так что из нее вырвалось пламя, Пламя любви, орошенное кровью.Короче говоря, явно терзаясь сомнениями, а одновременно и угрызениями совести, Лопе, связанный по рукам и ногам собственной порядочностью, никогда его не покидавшей, захотел избавиться от того, что считал результатом дурного воздействия семейства Елены Осорио, и объявил ей, что отказывается предоставлять свои пьесы ее отцу и что впредь будет предлагать их директору другой труппы — Гаспару де Порресу, человеку известному. Именно это он заявит позже на процессе: «Из-за того, что я испытывал
Действительно, родители Елены мирились с тем, что их дочь изменяет законному супругу, состоя в любовной связи с Лопе де Вега, только до тех пор, пока он соглашался обеспечивать труппу Херонимо Веласкеса своими пьесами и пока не стал серьезным препятствием для того, чтобы Елена пользовалась щедротами любовников с более толстыми кошельками, чем у него. Теперь же, когда Лопе пытался «присвоить» их дочь, когда предъявлял на нее права и когда вздумал помешать ей принимать ухаживания Франсиско Перрено де Гранвела (о которых, чтобы не обидеть Елену, он говорил на процессе тактично и скромно, назвав их «неприятностями»), теперь, когда он к тому же отказал им в праве извлекать доходы из «плодов его пера», семейство Веласкесов приняло решение его «обезвредить».
Им оставалось лишь найти главный пункт обвинения, причину возбуждения иска. И вот они спровоцировали арест Лопе, обратив против него его же собственный талант и ту легкость, с коей из-под его пера выходили стихотворные и прозаические произведения. Дело в том, что в конце 1587 года по Мадриду ходило немало не слишком приятных слухов о семействе Веласкесов, а также множество пасквилей, памфлетов и эпиграмм, наносивших ущерб репутации этого семейства. Итак, семейство, приписав все эти пасквили, памфлеты и эпиграммы перу Лопе де Вега, обратилось с жалобой в суд, вчинило ему иск, и в результате драматург был заточен в тюрьму. Речь шла, с одной стороны, о стихах, написанных на так называемой «кухонной» латыни, героем которых был брат Елены; объединены эти сатирические стихотворения были в своеобразный сборник под названием «Против доктора Дамиана. Сатира первая», а с другой стороны — о стихах, написанных на кастильском наречии, в которых употреблялись выражения резкие, грубые, порой даже малопристойные, почерпнутые из живой разговорной речи, что в ходе процесса могло повредить автору. Однако следует заметить, что пасквили в стихах, изобиловавшие крепкими словечками и отличавшиеся чрезвычайной резкостью, а иногда и жестокостью, были в то время делом привычным и могли быть плодами трудов людей очень умных, славившихся изяществом стиля; так, и Кеведо, и Гонгора во всей полноте проявили свои таланты в этом жанре, а мишенью для Гонгоры неоднократно служил наш Лопе. Вот пример такого памфлета, в котором напрямую говорится о Елене Осорио и ее родителях:
Продает себя женщина, продает Тому, кто ее пожелает. Она выставлена на торги. Не хотите ли купить? Продавец — ее отец, но притом, Хоть мать ее и молчит, Это она набивает цену.Эти стихотворения, собранные в довольно значительный по объему сборник, сегодня называются «приписываемыми перу Лопе», ибо не было представлено ни единого доказательства, что именно он является их автором.
Но вернемся к процессу против Лопе. Сначала он спокойно и твердо отверг обвинения в авторстве этих пасквилей и памфлетов. Но вскоре своим красноречием он сам загнал себя в ловушку. Увы, то, что сегодня составляет основу его воистину всемирной славы, тогда поспособствовало его поражению: непринужденность, легкость, изящество и убедительность его речи — все эти достоинства, что проявлялись и в его творчестве, обернулись против него, ибо судьи оценили эти качества в его речах в суде и пришли к выводу, что он превосходным образом мог поставить свои таланты на службу злословию и поношению семейства Веласкесов. К тому же на слушании показаний свидетелей 15 января 1588 года не было недостатка в свидетельствах как мужчин, так и женщин, которые охотно поведали о том, какое недовольство семейством Веласкесов подсудимый взрастил в своей душе, как открыто и с каким пылом, даже с яростью его демонстрировал.
Следует сказать, что Херонимо Веласкесу не составило особого труда найти поддержку в околотеатральной среде, изобиловавшей сомнительными личностями, а также многочисленных свидетелей, готовых дать показания в его пользу, коих он нашел среди соседей в своем же квартале, населенном простолюдинами. Многие из этих людей жаждали хотя бы раз в жизни «утереть нос» человеку, столь разительно отличавшемуся от них самих, поэту, возомнившему себя дворянином, и были чрезвычайно рады, что им представилась возможность сыграть с ним злую шутку. С каждым днем возраставшая слава Лопе, его красивое лицо, статная фигура, его обаяние кое-кого очень сильно задевали, даже раздражали, а потому у него появилось множество врагов. Именно в связи с этим процессом Лопе узнал об истинном отношении к нему тех, кого он считал друзьями, в большинстве своем они не смогли или не пожелали опровергнуть обвинения, выдвинутые против него.
Оказавшись в камере в полном одиночестве, Лопе был вынужден мысленно сосредоточиться на себе самом. Осознал ли он, что его действия сами по себе не задели бы чести родителей Елены? Возможно — да, возможно — нет, ибо только в 1616 году, когда его будут терзать мысли о самых скандальных любовных похождениях, Лопе вынужден будет признать, что непреодолимая потребность писать имела для него роковые последствия, и он даже выскажет предположение, что его перо причинило ему больше зла, чем его образ жизни.