Лоскутное одеяло
Шрифт:
Так вот, "баба с пьесами" вела себя приветливо, разговаривала без старческого меканья, тихим голосом, неторопливо, с юмором. Комната ее была тоже из прошлого, с креслицами и пуфами, с ламбрекенами и плюшевыми подушками, а стены были густо увешаны фотографиями. Обращали на себя внимание два огромных фотопортрета в деревянных рамах. Такие были в моде в начале века. В одной была М.Ермолова, в другой - Н.Полынов, муж Татьяны Львовны, господин с бородкой и длинными острыми усами. Множество книг. Увидев марксовское издание Чехова, я вспомнил - такое же было у бабушки. Я вырос на этих томиках. Когда же принесли чай, мы сели за небольшой столик в углу гостиной и все стало вполне церемонным. Я склонял Татьяну Львовну сняться в небольшом очерке,
– А какое впечатление на вас произвел спектакль?
– Никакого.
– ???
– Да я его не видела. Конечно, они меня приглашали, и не раз, когда вернулись из эвакуации. Даже автомобиль прислали. Но мне сказали, что в театре страшный сквозняк. Отовсюду дует. Я очень боюсь сквозняков, у меня для этого есть все основания. Бог с ними, с Ростаном и Охлопковым. Представьте на минуту, что я простудилась и слегла - в моем-то возрасте!
– Действительно.
– Я слушала по радио большие сцены. Мне очень понравилась Мансурова. Это совсем не похоже на то, как играли раньше. У нее все как-то острее. Красивые интонации, музыкально. И слышно каждое слово!
Она считала, что рассказывать о Ермоловой бессмысленно потому, что ее нужно было видеть. Ведь она написала о ней целую книгу, все можно прочесть. О Чехове она тоже ничего нового не скажет, все есть в ее воспоминаниях (что тут возразить?). Если хотите узнать про эту легендарную Коллонтай - то чего же проще? Поезжайте на Калужскую и поговорите с ней. Разве я вам нужна для этого? Что же касается Яворской... Она интересна была в повседневности, артисткой же она была не Бог весть какой, больше славилась своими туалетами. Но Татьяна Львовна к ней хорошо относилась ("И к князю Барятинскому!") и говорить о ее сценических работах явно не хотела. А сниматься, чтобы посмотрели на нее, на Щепкину-Куперник?
– Это интереснее было сделать полвека назад. Я тогда моложе и лучше, кажется, была.
Лукаво улыбаясь, Татьяна Львовна дала понять, что встреча закончена. Вот вам, бабушка, и "Сирано де Бержерак".
И тут меня пригласила Лидия Ильинична Степанова ассистентом на фильм "Имени Сталина" - о ЗИСе. Дирекция ВГИКа решила, что там я и сниму диплом. Это, правда, не экскурсы к Чехову или Ростану, а всего лишь в цеха, но тем идейнее!
1950
У Степановой я работал до конца 49-го, и мне даже платили зарплату. Картина вышла средняя из-за массы обязательного, но была снята Сергеем Семеновым замечательно. Это оператор-самоучка милостью Божьей.
Из эпизодов, снятых мною самостоятельно, я смонтировал, написал текст и озвучил короткометражный фильм "На заводе имени Сталина". Рецензентом был Л.Кристи, а председателем экзаменационной комиссии Сергей Васильев, один из режиссеров "Чапаева". Козинцев не видел наших дипломов и на защите не был. Поставили мне пятерку.
15 и 17 апреля 1950 года, защитив дипломы и получив звание режиссеров художественных фильмов, мы пришли на Центральную студию документальных фильмов, куда нас направили из Главка и зачислили ассистентами (Фомина, Рязанов, Дербышева и я). Мы ассистировали то мастерам, то тусклым ремесленникам. Понемногу нам стали давать работать самостоятельно, делать "Пионерию", ежемесячный журнал о детях и для детей, когда-то придуманный Аршей Ованесовой. Когда сказали про Станиславского, что он вышел из самодеятельности, то услышали в ответ: "Из самодеятельности вышел каждый, кто в нее вошел". Так и из "Пионерии" вышел каждый, кто в нее вошел. В июне 1950-го меня пригласил работать ассистентом Роман Кармен в Туркмению.
"Перед отъездом из Еревана был на рынке и купил своей Пенелопе босоножки на пробке. Кажется, они ей понравились. Теперь о сюжетах, которые я снимал. Первый со скрипом пролез в "Пионерию", а второй - о гл. архитекторе города на просмотре не приняли и отправили в летопись. Но я не теряю бодрости и оптимизма и на просмотре вполне резво защищал свое говно. Сейчас на студии хотят дать августовскую "Пионерию" кому-нибудь из молодых. Все началось из-за того, что Швейцер, Рыбаков и Бунеев написали письмо в ЦК о нетерпимом положении молодых в кино. В Министерстве сейчас зашевелились на этот счет. Меня сватают на "Киргизию" к И.Посельскому. Не знаю, что из этого выйдет, потому что он отмалчивается, а я не особенно настаиваю. Как температура? Что снимаете? Как поживает съемочная группа? Пиши подробно обо всем.
Целую Элик".
В одном письме Рязанову я написал, вставляя туркменские слова, что мы сходим с ума от жары (плюс 45 в тени), и что спим, обмазанные керосином от москитов, которые кусаются, как леопарды, и что Кармен уговорил меня сбрить усы, после чего сказал: "Честно говоря, без усов вы чудовище".
7 августа 1950 Рязанов интересуется:
"Дорогой Васенька!
Растут ли усы? Потеешь ли ты по-прежнему? Как снимаешь? Как Кармен, Медынский? Пиши подробно и не издевайся над нами на туркменском языке. Я так и не смог перевести твоих туркменских иероглифов.
Я ездил в Иваново снимать сюжет в интернациональном доме, где живут дети антифашистов. Снимал я там отъезд тридцати китайских ребят на родину. Сюжет получился не оч. плохой, люди говорят, что нравится. Завтра суд: общественный просмотр. Но нет головного сюжета и как назло нет никаких пионерских событий и нет погоды, чтобы организовать что-нибудь. В общем, журнал сделаем: Люта напишет текст, Штильман зазвучит и Хмара заговорит... Зоя кончила работать над "Пионерией" со стервой Варейкис и сейчас работает с Кристи. Они делают выпуск о Румынской народной выставке. Первые три дня съемки - брак, сейчас все переснимают. Там ужасная скучища. Законченную Кристи картину - из-за того, что рыбная промышленность не выполнила план, - положили на полку.
Приезжай скорее самостоятельно трудиться на благо и т.д. Ненавижу деток!!! Пиши подробно, целую и скучаю.
Элик.
P.S. Тебе первому сообщаю, кажется, у нас будет наследник, но об этом пока никому - ни слова".
22 августа 1950, у черта в пекле.
"Дорогие Элик и Зоя,
пишу в поте лица своего, так как в тени плюс 38! Ваше письмо, посланное с гнусной сорокакопеечной маркой, шло ко мне товарным поездом год, ибо вы экономите рубль на самолет, обормоты.
Мы работаем страшно много - по три съемки в день. Беспрерывно клубимся в грузовике - город, съезд партии, виноградник, съемка с самолета - это только вчера. Сегодня я уезжаю в Красноводск - знаменитый порт великой морской державы Туркмении. Оттуда в Небит-Даг, потом на место расстрела 26-ти Бакинских комиссаров, возвращаюсь в Ашхабад, через день опять в Чарджоу, Мары, Кушку - самое жаркое место на земле.
Ужасно хочется картошки и щей - здесь их не готовят, и я жру мясо, мясо, мясо, к которому я был равнодушен, а теперь возненавидел. Правда, полно фруктов и зелени. Москиты, мерзкие низкопробные букашки, улетели "на дыню" приятного аппетита!
– и оставили нас в покое. Мы все загорели, особенно Медынский. Кармен стал похож на негатив - лицо черное, а волосы белые. Я отрастил усы, и мне на все наплевать!
Про жару не пишу, так как это неописуемо. Пишите мне в Ашхабад. Жму ваши честные руки, целую в благородные лбы.