Лот праведный. Лабиринт

Асланов Рамиз

– Так у вас там целый отряд удалой – при кузне? – усмехнулась принцесса. – Что ж вы тогда пыль глотаете на Дороге, а не идете воинами в армию отца моего непобедимого? Платит он хорошо тем, кто служит ему отважно.

– Мы и не помышляли об участи такой почетной, о дочь Владыки, – смутился Лот. – Мы ведь пришли в земли Та-Мери, спасаясь от голода и неурожая, что разразились в Ханаане. Думали – на одну зиму всего.

– Все вы, хериуша, приходите кормиться от даров земли нашей. И никто из вас не желает служить Владыке Та-Кемет, пока вас не заставишь силой! – неожиданно надменно воскликнула принцесса. – Ладно – иди пока! Отнесите в комнату гостя пищу его!

6

К

ночи рана Лота снова разболелась. И хорошо, что пришел к нему Джахи, посланный принцессой. Добрый лекарь очистил рану и снова смазал своей чудодейственной мазью. А когда уходил, дал проглотить Лоту порошка, разбавленного в вине, и вскоре Лот крепко заснул. А проснувшись утром, почувствовал себя бодрым и почти уже здоровым. Тем сильнее ощущал он беспокойство неопределенности своего положения в стенах дворца. Не гостем он чувствовал себя здесь, а пленником – полевой птицей в золотой клетке.

Оказалось, что его пробуждения ждали. Только он поднялся с постели, явились служанки, чтобы помочь необычному гостю совершить утреннее омовение. А едва они ушли, вслед за ними вошел улыбчивый лекарь.

– Болит рана? – спросил, завершив втирание, Джахи, и попросил, чтобы Лот осторожно приподнял руку. – Теперь я могу сказать точно, что кость цела. А через несколько дней рана и вовсе заживет – и боль окончательно уйдет. Если ты, конечно, будешь беречь руку от тяжелой работы и пользоваться мазью, как я тебе говорил.

– Ты настоящий чародей, Джахи, – поблагодарил его Лот.

– Я всего лишь человек, прочитавший много мудрых папирусов в храме Хонсу,⁷⁴ – улыбнулся польщенный лекарь.

– Джахи, могу я тебя кое о чем попросить? – спросил, смущаясь, Лот.

– Проси, – сделал приглашающий жест лекарь.

– Ты ведь доложишь госпоже, что я почти здоров? Так не мог бы заодно испросить для меня разрешение покинуть дворец?

– Ты куда-то спешишь? – неподдельно удивился лекарь.

– Я боюсь вызвать гнев князя Аменанха. Он приказал мне вернуться сразу, как только я передам его подарок.

– Ах, вот ты о чем! – снисходительно улыбнулся Джахи. – Тогда тебе не о чем беспокоиться. От князя уже был с утра человек. И ему сказали все, что необходимо.

– Что ему сказали?

– Поблагодарили за подарок. И еще просили передать, что принцесса им очень довольна.

– И это все?

– А что ему еще должны были сказать?

– А как же я? Не было ли от принцессы каких-либо указаний насчет меня?

– Нет, насколько я знаю.

– Так напомни ей обо мне, добрый человек!

– Только если она сама меня вызовет и спросит. А это будет не скоро.

– Почему?

– Принцессы нет во дворце. И не спрашивай меня, где она.

– Но могу я в таком случае поговорить хотя бы с ее служанкой – Афири?

– И это невозможно. Первая Подруга принцессы всегда и повсюду сопровождает свою госпожу.

– И что же мне делать? – воскликнул в растерянности Лот.

– Отдыхай, – пожал плечами в притворном недоумении лекарь. – Поешь хорошенько. Служанки с подносами, полными блюд со стола госпожи, уже заждались у дверей твоей комнаты. Разве ты не голоден?

– Ах, ты меня не понимаешь! – отчаялся Лот.

– Я тебя понимаю, чужеземец, – тонко улыбнулся лекарь. – Ты растерян. Ты не знаешь, что для тебя лучше. Ты боишься совершить ошибку. А все потому, что ты мыслишь и чувствуешь как свободный человек. Но ты несвободен, как и любой из нас в этой стране. Ты – раб. А она – даже не госпожа твоя. Она – дочь божественного Владыки, и сама – богиня. Пойми это – и все

для тебя будет просто.

Сказав это, лекарь кротко кивнул и вышел.

7

Тайный обряд в святилище храма Амона давно стал для стареющего фараона утомительной обязанностью. Ему шел уже шестьдесят третий год, и тридцать из них он единолично правил огромной страной, а еще прежде шестнадцать лет состоял соправителем своего отца. Особенно трудно давалась ему утренняя служба, когда приходилось вставать задолго до рассвета, чтобы с первыми лучами солнца ритуал был закончен.

Его будили в условленный час, омывали, умащивали, одевали в тяжелые блистающие золотом и каменьями одежды, водружали на полосатый клафт-ушерби⁷⁵ громоздкий хепреш,⁷⁶ покрытый голубой эмалью, и вручали скипетр. Прежде он выпивал перед выходом добрую чашу молока с медом, которая его бодрила. Но вот уже несколько лет желудок его отказывался принимать молоко – и приходилось пить подслащенную воду, в которую лекарь подмешивал какой-то порошок. Потом он, в сопровождение жрецов и приближенных слуг, шел в темноте, едва освещенной факелами, к Храму – четыреста двадцать два неспешных шага. Когда-то, когда он был еще совсем молод, он чуть ли не пробегал это ничтожное расстояние в нетерпеливом порыве предстать пред лицом своего небесного отца – так что жрецы едва поспевали за ним. А теперь он даже иной раз в душе досадовал, что Храм построили так далеко от покоев, особенно – когда случалось, что с неба хлестал холодный дождь или из пустыни дул горячий удушающий ветер.

На пороге Храма они ненадолго останавливались под высоким портиком с колонами из белого песчаника – и один из жрецов читал вполголоса быструю молитву. Потом был мучительный подъем на третий ярус – семьдесят пять высоких ступеней. Наконец они входили в «небесную комнату» – большой зал, где по углам стояли каменные изваяния баранов и гусей,⁷⁷ а стены были выкрашены синей краской, и фараон спешил усесться на широкую лавку. Отдышавшись, он делал знак, и его начинали раздевать, пока он не оказывался лишь в одном коротком нижнем схенти. Вся процедура проходила в полном молчании из уважения к молчанию фараона, первые слова которого должны были быть обращены к Амону – своему божественному предку, могучему покровителю и мудрому наставнику. В словах и не было нужды – каждый из участников ритуала знал, что и когда ему необходимо делать. Как только все было готово, один из жрецов приоткрывал небольшую дверь в тайную комнату – ровно настолько, чтобы в нее мог протиснуться несу-бити, держа в одной руке небольшой поднос с приношениями и зажженной свечей, а в другой котомку с необходимой утварью: баночки с умащениями, полотенца, сосуд с маслом и небольшую метелку.

В комнате стояла темнота. Фараон привычным движением ставил поднос на столик, стоявший справа от двери, брал свечу и обходил круглую комнату, зажигая масляные светильники, пока небольшое пространство не наполнялась дрожащим багряным светом. Оглядевшись внимательно, он начинал наводить порядок: доливал масло в чаши светильников, сметал со стен паутину, если обнаруживал, и подметал, покряхтывая и держась свободной рукой за поясницу, пол, в который раз подумав про себя, что надо бы сказать, чтобы метелке приделали ручку подлиннее. В этой комнате он был не грозным повелителем своей державы и живым богом своего народа, а всего лишь слугой повелителя небесного, избранным и приближенным из сотен тысяч других детей Амона.