Лот праведный. Лабиринт

Асланов Рамиз

Закончив уборку, он подходил к широкой тумбе из цельного куска желтого отполированного кварцита, убирал с нее вчерашнее блюдо с подношениями и протирал тумбу полотенцем, пропитанным благовонным маслом. Отходил к столу, вытирал насухо руки и снова подходил к тумбе, чтобы после короткой восславляющей молитвы испросить смиренно прощение у своего Хозяина за то, что осмеливается нарушить его покой. Закончив, он трижды кланялся и с осторожным благоговением снимал покрывало с идола.

Взгляды их встречались. Хозяин смотрел с кротким укором, словно вопрошая – зачем слуга будит его так рано? Фараон смущенно опускал голову и начинал без особого вдохновения бубнить длинную молитву.

Он не смотрел на Хозяина, как бывало раньше, пытаясь

уловить в малейшем движении его золотого лица скупые намеки расположения или недовольства. Он даже не особо вдумывался в значение слов вызубренной за долгие годы молитвы. Слова сливались в одно длинное, как река, слово. Но он не плыл по этой реке, ловко управляя веслом. Он словно стоял на берегу, отрешенно наблюдая за своим призрачным отражением, и мысли его были далеко – сразу в нескольких местах. Они были ему неподвластны, они устремлялись туда, куда влекло их беспокойство его Ба. Он не хотел этого, он даже немного этого стыдился, но не мог не думать о предстоящих делах – тех, что не терпят отсрочки, и тех, что еще только намечены. О сыне, которого пора приобщать к тяжкой обязанности правителя, хотя он к этому не готов и, возможно, никогда не будет готов. О любимой дочери – слишком, не по-девичьи, своенравной. О другой, старшей, чей брак, суливший Дому надежную поддержку в будущем, оборвался так печально. И о себе – своей непомерной усталости от всех этих нескончаемых забот обо всем и обо всех, подтачивающих незаметно и бесповоротно его здоровье и почти уже сломивших его некогда непреклонную волю властвовать.

Он заканчивал молитву и начинал ухаживать за Хозяином. Сначала он тщательно очищал его золотое тело от вчерашних притираний. Затем щедро умащивал заново, меняя в определенной последовательности благовония, – и по комнате разлетались головокружительные густые ароматы. Хозяину нравились эти резкие запахи. Он смотрелся куда бодрее и, кажется, едва заметно улыбался. Фараон снова отходил к столу, мелко пятясь, чтобы не показать Хозяину непочтительно сгорбленную спину, вытирал руки и брал поднос с яствами. Нет, он уже давно не пытается кормить Хозяина из рук. Он просто оставит эти свежие сочные фрукты, эти отборные куски мяса, птицы и рыбы и эти изумительные сладости перед Хозяином. Боги не нуждаются в мирской пище. Они питаются почтением и послушанием своих слуг. Все что необходимо – это усладить их зрение и обоняние искренними дарами восхищения. И еще – возносить молитвы. Это они любят больше всего – слушать восхваления и мольбы. И фараон, восславив с воодушевлением Хозяина, начинает с ним разговор – как сын с Отцом. Теперь слова его звучат куда искренней, потому что он говорит о том, что тревожит его – и просит, просит, просит. За всех детей Та-Кемет. Только за себя он просить не смеет, ибо уверен, что Отец его любящий и без слов читает в сердцах – и не оставит он своего верного слугу и преданного сына без своей божеской милости до последнего дня, когда его бессмертное Ба, отделившись от бренного Хат,⁷⁸ отлетит вольной птицей в Дуат.⁷⁹

Все – пора. Он пятится к окну и начинает поднимать тяжелые непроницаемые шторы. Комната наполняется живым светом. Небо на горизонте уже горит красными языками, подожженное восходящим светилом. Это выплывает Амон-Ра из подземной реки, пересев из ладьи Месектет в ладью Манджет,⁸⁰ одолев в очередной еженощной битве злокозненного змея Апопа. Еще несколько минут – и на горизонте покажется всевидящее око Владыки.

Фараон смотрит на идола – как его золотое лицо оживает под игрой солнечных лучей. Он словно видит Ка⁸¹ Амона, переходящее из своего временного золотого пристанища в божественную светоносную плоть – Ра, чтобы наполнить новый день жизнью.

Что ж, он

достойно выполнил свой долг. Ему осталось только прочесть последнюю восхваляющую молитву, незаметно затушить светильники, собрать вещи, трижды поклониться, получая благословение, и скромно уйти, оставив своего бога с его божественными делами. Но вечером, перед заходом, он придет снова, чтобы восславить Амона за еще один прожитый день и дать ему отчет о делах собственных, исполнить которые поручил ему его Хозяин. И чтобы с последним лучом заходящего солнца задернуть шторы, укрыть покрывалом лик Владыки и затушить огонь в комнате. Ночью Амон-Ра пребывает в Дуате, пока миром правит и стоит на страже его спокойствия божественный сын его – Хонсу.

8

Фараон отдыхал после утомительного ритуала, пока перед ним накрывали стол для утренней трапезы, когда ему доложили, что явилась его любимая дочь принцесса Нефрусебек.

На мгновенье морщинистое лицо фараона разгладилось светом радости, но тут же и озабоченно нахмурилось. Он сделал знак, чтобы повременили с завтраком, встал, оправил схенти и, как был, не надев даже парик, пошел к коридору, который вел в «комнату раздумий», где он обычно принимал особо приближенных людей для доверительных бесед. Едва он вошел, принцесса поспешила встать с мягкой лавки навстречу и припала к его руке, подставив для поцелуя лоб.

– Что-то случилось? – спросил он обеспокоенно, приподняв пальцем лицо дочери за подбородок.

– О, нет, отец мой! У меня все хорошо, слава Амону! – слишком горячо возразила принцесса. – Я всего лишь соскучилась по тебе, почему и осмелилась нарушить твой покой.

– Так рано? – чуть улыбнулся отец.

– А когда еще, среди дел своих неисчислимых, сможет найти Владыка Двух Земель минуту внимания для дочери своей скучающей? – сверкнула лукавым взглядом принцесса.

– Хорошо, если только это причина, – ответил фараон и повел дочь к лавке.

– Так о чем ты хотела мне рассказать? – спросил он, когда они уселись рядом.

Принцесса чуть замешкалась с ответом и неожиданно уткнулась смущенным лицом в плечо отца.

– Так что тебя беспокоит? – еще мягче спросил фараон, не упустив возможности еще раз поцеловать широкий лоб дочери.

Девушка резко встала и заходила энергично по комнате.

– Помнишь ли ты, отец мой, как не раз настаивал, чтобы дворец мой охраняло большее число стражников, а я упорно отказывалась? – спросила она, остановившись напротив отца.

Фараон утвердительно кивнул.

– Так вот, я теперь поняла, что ты был прав в беспокойстве своем.

– И что тебя заставило переменить свое мнение? – неприятно насторожился фараон.

– Мне стали докладывать, что не раз уже видели в саду тени чужих людей в ночную пору.

– Тени? – недоверчиво усмехнулся фараон. – Как же можно увидеть в ночной темноте чьи-то «тени»?

– Мне так сказали! – притопнула ножкой принцесса, и опять беспокойно заходила по комнате. – Я и сама чувствую, что за мной следят! Мне знакомо это чувство! Я – охотница! Я не раз сама выслеживала добычу и ждала, затаившись, наблюдая за жертвой, прежде чем спустить тетиву!

– Но кому это может быть надо – следить за тобой? И кто бы посмел на это решиться? – удивленно спросил фараон.

– А ты сам не догадываешься? – снова остановилась девушка перед отцом. – Только один человек не оставляет меня в покое своим дерзким вниманием! Только он может осмелиться нарушать без спросу мой покой! И только у него достаточно золота, чтобы подкупить стражников моего отца!

– Ты преувеличиваешь, дочь моя. Ты поверила россказням испуганных служанок, которым что-то померещилось в ночном саду, – спокойно ответил фараон. – Но я не оставлю твою просьбу без внимания. Я прикажу сегодня же сменить стражников в твоем дворце. Они все будут допрошены и, если вина их подтвердится, строго наказаны! И я удвою, или, если надо, утрою число стражников – самыми лучшими и доверенными из моих людей.