Лотосовый Терем
Шрифт:
Ван Баши в страхе указал на животных.
— Вы-вы-вы… вы же загнали их до смерти, это несколько десятков лянов серебра…
— Вот так невезенье… — пробормотал Ли Ляньхуа, огляделся по сторонам, а затем снова радостно улыбнулся. — К счастью, отсюда уже недалеко до деревни Цзяоян.
Ван Баши таращился, как лошади барахтались — по всей видимости, они подвернули ноги. Одна пострадала не очень сильно, уже перевернулась и встала, другая же почти не двигалась.
Ли Ляньхуа потёр подбородок.
— Небеса милосердны ко всему живому*, хоть я и чудесный целитель, но ногу лошади вылечить не смогу. Вот что… — Он указал белокожим пальцем на Ван Баши. — Слезай-ка.
Цитата из романа “Путешествие Лао Цаня” Лю Э: “Небеса милосердны ко всему живому. В том, как весна сменяется летом, а лето сменяется осенью, и проявляется во всей силе милосердие Небес”. В романе лекарь Лао Цань рассказывает об увиденном им во время странствий по городам и весям провинции Шаньдун, рисуя широкую картину современных нравов. Эпизоды, показывающие жестокость и самодурство властей, коварство и низость администраторов, сцены злодеяний в казенных учреждениях — все это сливается в мрачную картину, символизирующую разложение цинской власти.
Ван Баши уже слез и выжидающе посмотрел на Ли Ляньхуа. Тот указал на лошадь.
— Затащим её в повозку.
Ван Баши раскрыл рот, совершенно оторопев. Ли Ляньхуа отломил сук, помог лошади подняться, медленно довёл её до разбитой повозки и заставил туда лечь. Затем он повёл лошадь, которая ещё могла идти и потянул пустую упряжь пострадавшей.
— Идём.
Ван Баши обалдело смотрел, как Ли Ляньхуа идёт нога в ногу с лошадью, этот спасающий жизни небожитель во всём поступал… и правда не как простые люди.
— Иди сюда. — Ли Ляньхуа поманил его рукой, и Ван Баши как дурак пошёл рядом со своим дагэ. Он тащил одну лошадь с помощью другой лошади, и в конечном счёте ему показалось… что идти вместе с дагэ немного… не слишком впечатляюще.
Пусть дорога и была пустынной, но всё равно по ней проходило немало лесорубов и селянок, с любопытством взирающих, как Ли Ляньхуа тащит за собой седло и всеми силами тянет лошадь, а вторая лежит в повозке, беспрестанно скалится и ржёт. Чуть больше, чем через половину большого часа, Ли Ляньхуа на самом деле устал — лошадь была тяжёлой, к тому же, он-то явно лошадиной силой не обладал, так что Ван Баши тоже пришлось впрячься и тащить повозку. Так, втроём, один высокий, другой низкий, а третий — конь, и дотащили из последних сил упитанную пострадавшую лошадь до деревни Цзяоян.
К этому времени наступила глубокая ночь.
Когда вошли в деревню Цзяоян, Ван Баши заметил, что карета союза “Ваньшэндао” уже стоит у “Чертогов румянца”, и на душе у него стало неспокойно. Ли Ляньхуа распорядился, чтобы он скорее бежал за лекарем для лошади, а затем с довольным видом привязал коней у ворот “Благого лотосового терема”. Этой ночью в деревне было несравнимо тише обычного, очевидно, союз “Ваньшэндао” искал Фэн Сяоци с большим размахом и уже запугал местных жителей до полусмерти.
В безмолвной ночи Ли Ляньхуа в приподнятом настроении открыл уже починенные двери. Зажёг масляную лампу, уселся за стол, пошарил за пазухой и вытащил из кармана две вещицы.
Маленькую сухую веточку и измятый лист бумаги.
Изначально они находились у Ван Баши, который передал веточку и записку Бай Цяньли, а плод акации — Ли Ляньхуа. Бай Цяньли не стал разглядывать ветку, прочитал записку и передал их Ли Ляньхуа, затем взял у него плод акации, а тот потом так и не вернул ему эти вещи.
Разумеется, в союзе “Ваньшэндао” он доставал их и показывал Фэн Цину, а затем у всех на глазах торжественно снова сунул себе за пазуху — так они у него и остались.
Он внимательно осмотрел веточку под лампой — на ней имелся стручок, но пустой. Лист бумаги оставался таким же потрёпанным, и слова на нём — такими же загадочными.
Снаружи повеяло лёгким ветерком, чуть всколыхнув его волосы. Огонь в лампе заколебался, отблески заплясали по стенам, Ли Ляньхуа бережно убрал веточку и записку, совершенно не замечая, что когда пламя затрепетало, из темноты второго этажа уже медленно и беззвучно спускался человеческий силуэт.
Словно какой-то призрак.
Убрав вещицы, Ли Ляньхуа пошарил под столом и неожиданно вытащил маленький кувшин с вином, затем нащупал две крохотные чаши и со стуком поставил одну на другой стороне стола.
Тень, медленно спускавшаяся со второго этажа, вдруг замерла — стукнула вторая чаша, которую Ли Ляньхуа поставил уже перед собой. Его белокожие пальцы опустили её, как шахматную фигуру на доску, плавным и естественным движением.
— Пусть южный ветер и веет теплом, ночами всё равно прохладно, — с улыбкой произнёс он. — Не желает ли господин Е* присесть и выпить со мной по чаше вина?
Е — “ночь”
Стоявший позади него человек, когда его назвали “господином Е”, медленно прошёл и встал перед ним. Ли Ляньхуа оправил полы одежд и чинно уселся с гостеприимной улыбкой на лице. При свете лампы стало видно, что незнакомец напротив него был весь одет в чёрное, даже лицо скрыто тканью до самых глаз.
— Слава хозяина Ли заслужена. — Говорил он хриплым неприятным голосом, явно не своим настоящим.
— Что вы. — Ли Ляньхуа взял кувшин и разлил вино по чашам. — С какой целью господин Е проник в мой дом в столь поздний час?
— Отдайте эти вещи, — мрачно потребовал человек в чёрном.
Ли Ляньхуа сунул руку за пазуху, положил их на стол, медленно подтолкнул и улыбнулся.
— Выходит, господин рисковал, придя сюда, только ради них. Так они на самом деле мне не принадлежат, вам стоило просто попросить, разве я стану присваивать чужое?
Человек в чёрном замер, как будто совершенно не ожидал, что Ли Ляньхуа тут же преподнесёт ему требуемое, и его убийственное намерение немедленно сошло на нет, словно и не было причины прокрадываться ночью.