Лоуни
Шрифт:
— А вам тут, должно быть, понравилось, — ехидно заметил Леонард, поворачиваясь к нам. — Прямо-таки не можете удержаться, чтобы не прийти сюда снова, верно? — Он затянулся и перевел взгляд на Паркинсона. — Ты уверен, что это необходимо? Через час тут не останется от нас и следа. На твоем месте я бы отправил их обратно, когда наступит отлив, и пусть все остается, как есть. Они уже пообещали, что будут держать язык за зубами. Да и в любом случае, что они могут рассказать, черт возьми? Они же ничего не знают.
Паркинсон ответил ему пристальным
— Отведи их внутрь, раз так, — распорядился он.
Не помню, чтобы кто-то из нас попытался бежать, или сопротивляться, или сделать что-то подобное. Все, что я помню, это запах сырого папоротника, шум бурлящей в сточной канаве воды и оцепенение от мысли, что никто не придет нам на помощь и что мы во власти людей, о которых предупреждал нас отец Уилфрид, но с которыми мы никогда на самом деле не предполагали встретиться лицом к лицу. Это были герои из полицейских отчетов, посланники из другого мира, где люди не знают раскаяния за грехи и, не задумываясь, уничтожают слабого.
Мы вошли в «Фессалию» через заднюю дверь, ведшую в пустую кухню. Мы мельком видели ее в первый раз. На полу стояла алюминиевая миска с собачьим кормом, который вонял так, будто лежал там месяцами.
Собака Коллиера обнюхала какие-то мясные кусочки и попыталась сожрать их сбоку через намордник.
Где-то в доме снова раздался детский плач.
Это был отчаянный рев, который перешел в тихое завывание, — казалось, ребенок покорился тому обстоятельству, что никто не придет, чтобы утешить его.
Паркинсон открыл дверь и провел нас в коридор.
— Давайте, — сказал он, кивнув головой.
Я колебался, чувствуя руку Хэнни в своей руке. Он дрожал.
— Все в порядке, — сказал я ему. — Мы скоро пойдем домой.
Коллиер немного отпустил цепь собаки. Из глотки под намордником послышалось рычание, и собака опустила голову, пытаясь оцарапать нам щиколотки.
— Давайте, — повторил Паркинсон.
— Все будет хорошо, Хэнни, — повторил я. — Не бойся.
Когда мы оказались в коридоре, Леонард, Паркинсон и Коллиер остановились, поглядывая на дверь, ведущую в подвал. Дверь была закрыта. С другой стороны снова донесся детский вопль. Хэнни рукой изобразил поцелуй.
— Что это с ним? — спросил Паркинсон.
— Он хочет видеть Элс, — ответил я.
— Ее здесь больше нет, — сказал Леонард.
— А где она? — удивился я.
— Откуда я знаю? Ко мне она больше не имеет никакого отношения. Она не моя дочь. Лора забрала ее вчера домой. Не беспокойся о них. Им хорошо заплатили. Каждый получил то, что хотел.
— Кроме вас двоих, — усмехнулся Паркинсон.
— Нам ничего не нужно, — сказал я. — Просто дайте нам уйти домой.
Леонард посмотрел сначала на Паркинсона, потом на нас:
— Если бы я что-то решал, то поверил бы, что вы ничего не скажете. Но боюсь, мистер Паркинсон думает по-другому.
А поскольку винтовка у него, то я был бы склонен доверять его суждениям.
— Тут,
Коллиер разжал руку — он уже не носил черную перчатку — и медленно провел пальцем по линии, тянущейся через тыльную сторону ладони.
— Все эти сраные жилы были разорваны в лохмотья, — сказал он.
— Пять лет без работы, — вставил Паркинсон. — Так, что ли, мистер Коллиер?
— Ага, — подтвердил Коллиер. — Кому нужен однорукий водила?
— А теперь? — спросил Паркинсон.
Коллиер поиграл рукой, сжимая пальцы в кулак и снова разжимая их, а потом схватил Хэнни за локоть, так что тот подпрыгнул. Он засмеялся, получив в ответ одобрительную усмешку Паркинсона, и отпустил Хэнни.
— У меня был рак горла, — сообщил Паркинсон, прикладывая палец к адамову яблоку, а затем положил руку на плечо Леонарда: — Вот и у моего друга наблюдается картина полного выздоровления, разве нет? Артрита как не бывало.
Леонард посмотрел на меня и улыбнулся. Я поначалу не обратил внимания, но Паркинсон сказал правду. Леонард больше не хромал.
— Хэнни в полном порядке, — сказал я. — Я не хочу, чтобы вы с ним что-то сделали.
Паркинсон засмеялся и покачал головой:
— Смех, да и только. Как вы, святоши, можете верить в то, что нельзя доказать, а не в то, что у вас перед глазами? Тут, должно быть, вся соль в том, что ты хочешь видеть, а что не хочешь. Но бывает, что у тебя нет выбора. Бывает, что правда — вот она, перед тобой, нравится тебе или нет. Так, что ли, Коллиер?
— Ага, — подтвердил тот.
Паркинсон кивнул, и Коллиер снова схватил Хэнни за руку. На этот раз он его не отпустил. Хэнни сопротивлялся. Я пытался отцепить руку Коллиера и был настолько поглощен этим, что только краем глаза заметил, что Паркинсон отвел Леонарда в сторону и снял винтовку.
От выстрела с потолка клубами посыпалась пыль. Пронзительный визг заслонил у меня в ушах все другие звуки. Пустая гильза отскочила и покатилась по коридору. Хэнни упал на бок, хватаясь за бедро. Оно было разорвано в клочья. Паркинсон снова повесил винтовку на плечо и кивнул в сторону Хэнни, корчащегося в молчаливой агонии на полу:
— Придется поверить, нравится тебе это или нет, если ты не хочешь привести братца домой и калекой, и сраным придурком.
Услышав выстрел, Клемент вошел дом и замер рядом с Леонардом, в ужасе глядя на то, что произошло. Леонард заметил его ошарашенный взгляд и подтолкнул мужчину локтем:
— Не стой на месте, Клемент. Подними его.
Клемент попятился, но Паркинсон наставил на него винтовку:
— Эй, ты не до конца с нами расплатился, Клемент.
— Отпустите меня, — умолял Клемент, — я делал все, как вы просили.