Ловчий
Шрифт:
Он помолчал немного, помассировал сломанную переносицу и продолжал:
— Вместе со мной на курсе учился паренек из местных — Гафур Мирзоев. То есть у него была национальная группа, у меня — европейская, у него — своя компания, у меня — своя, но оказались мы в соседних комнатах одного общежития и вскоре сдружились. Уже тогда Гафур строил смелые планы на будущее. Он происходил из большого, но обедневшего рода и горел желанием пробиться наверх. А уж смекалкой и рассудительностью Аллах его не обидел. Ну что тут долго рассусоливать? После защиты диплома он уехал в свою область и через пару лет стал начальником механизированной колонны. А вскоре я получил от него весточку: приезжай, будешь моим заместителем. Так и пошло. Гафур поднимался со ступеньки на ступеньку и всякий раз перетаскивал с собой меня. В конце концов его назначили директором солидного агропромышленного объединения в благословенной долине. Под его началом было несколько крупных, но убыточных совхозов.
Вообще, на Востоке любой человек, выбившийся хотя бы в ма-а-аленькие начальники, тут же окружает себя верными людьми, как правило из родственников. Гафур был умнее. То есть он тоже тянул за собой родичей, но ясно понимал: верный — не всегда толковый. От иной верности больше вреда, чем пользы. У них тоже есть поговорка вроде того, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Короче, Гафур расставлял кадры по своей системе и плевал на обычаи. Но тонко. И все же некоторые родичи обижались. Особенно Джамал — его двоюродный брат, — ух, как он меня ненавидел! Дай волю, на куски бы разрезал! Сколько раз подстраивал разные гадости, пытался оболгать, но Гафур только посмеивался.
Словом, несмотря на происки врагов, я оставался вторым лицом после Гафура — не формально, но фактически. Меня называли «Ёрслав-ака», и, когда я приезжал в какой-нибудь дальний кишлак, даже почтенные аксакалы не считали зазорным первыми поздороваться со мной…
Глазки Путинцева затуманились, голос звучал все задушевнее, и мне подумалось, что, по крайней мере сейчас, он не лукавит.
— Котелок у Гафура варил здорово, мой тоже. Очень скоро мы вывели объединение в передовые и, помимо сельхозпродукции, навалились на всякие подсобные промыслы, которые давали хороший доход. Не буду врать, Димка, тебя все равно не проведешь, кое-что шло в наш карман. Поначалу мы химичили осторожно, вели двойную бухгалтерию, но позже, когда Гафура взял под крыло первый раис, стали наглеть. Никого не боялись. Знали, что никто не посмеет нас тронуть. О любой комиссии, даже московской, узнавали заранее. Всех поили-кормили, заваливали подарками…
Да-а, Димка, сладко я пожил. Ни в чем себе не отказывал, любую прихоть ублажал…
Может, так оно продолжалось бы и доныне, да тут грянула беда: помер наш Леонид Ильич. Эх, мировой мужик был! И сам жил, и другим не мешал. Систему отладил! Систему! На кой хрен этим придуркам понадобилось ее ломать? Давай, Димка, дернем за Ильича!
Он бросил на язык кусок сала и отхлебнул из стакана.
— Так вот… Начали мы прикидывать, как будет мести новая метла. Какое-то, понимаешь, появилось у меня сомнение. «Гафур, — говорю, — давай временно заляжем на дно. Надо переждать. Хреново что-то». А он смеется: «Наивный ты человек, Ярослав! Все останется по-старому. Систему нельзя трогать. Рухнет она — все полетят. Они — там, в Москве, — очень хорошо это понимают». — «А ты слышал, — отвечаю ему, — что творится в соседней республике? Под каких людей копают, какие глыбы висят на волоске?» — «Не переживай, Ярослав, — успокаивает он. — Новая власть должна выпустить пар. Надо переставить две-три фигуры, принести в жертву двух-трех баранов. И все опять успокоится. Ты же знаешь мои связи. Поверь, ничего не случится. Так еще древние ханы поступали. Порадуемся, что молния ударила в соседский двор, а не в наш». — «Может, и так, Гафур, — соглашаюсь с ним, — а все же не мешает позаботиться о тайнике. Обидно, если потеряем все, что нажили неустанным трудом. Придется бедствовать на старости лет». А он в ответ: «Тайник, дорогой Ярослав, я давно уже приготовил. Надежный. Ни одна собака не пронюхает». — «А мне ты разрешишь им воспользоваться, Гафур?» — «Конечно, Ярослав. Когда придет время». Время пришло быстрее, чем мы могли вообразить.
Путинцев тяжко вздохнул и продолжал:
— Ты, Димка, не пацан, и должен помнить, как все это начиналось: хватали людей по универмагам и кинотеатрам, выясняли, почему не на работе. Это бы все ничего, но дальше закрутилось серьезней. Полетели головы не только у соседей, но и в Москве. Не успели мы опомниться, как Гафур получил известие, что подписан ордер на его арест и следственная бригада уже в пути. Вот тут он и переполошился, да поздно. А ведь я предупреждал… Сердцем чуял… «Ярослав, — говорит Гафур, — готовь машины. Возьмем Джамала и десять лучших джигитов. Едем в Ак-Ляйляк. Бери свой сундучок, я возьму свой…» А сам зеленый и трясется. Не ожидал, что тронут Систему. Впервые в жизни просчитался. Да разве он один! Крупно проиграли. Нечем расплачиваться.
Эх, Димка… Врагу не пожелаю такое пережить…
Мы выехали на трех машинах — двух «волжанках» и «уазике». Впереди Джамал с тремя парнями, в середке мы с Гафуром, сзади — прикрытие.
Теперь, Димка, я должен рассказать тебе подробнее о кишлаке Ак-Ляйляк… Тебе-то самому приходилось бывать в Таджикистане?
— В детстве, — туманно ответил я. — Почти ничего не помню.
— Жаль. Ну, тогда слушай. Представь себе огромную кучу глины, которую месил сам Господь Бог, создавая Вселенную. Месил он ее, месил, ему надоело — бросил. Масса застыла как попало. Так и образовался Памир. Но еще до полного отвердения Господь чиркнул пальцем вот тут — с краю, где предгорья, — и провел борозду. Может, случайно. Но получилось ущелье с совершенно отвесными стенами высотой больше ста метров, а шириной километра полтора. По дну протекает речушка. Вот в этом-то ущелье — на дне, на приличном расстоянии от долины — и расположился Ак-Ляйляк. В этом кишлаке родился Гафур, там у него родственники через одного, так что лучшего места для тайника не придумать.
По дороге Гафур то и дело оборачивался назад, но пока все было спокойно. Без особых приключений мы добрались до Ак-Ляйляка. Солнце стояло еще высоко, но мы знали: едва оно опустится за вершину, как в ущелье мгновенно потемнеет, хотя небо над головой еще долго будет оставаться голубым. Светового времени у нас оставалось часа два. Перед въездом в кишлак Гафур велел остановиться и собрал всех вокруг себя. «Мы с Ярославом едем дальше, — распорядился он. — Вдвоем, на „уазике“. Ты, Джамал, следи тут за порядком. Лично следи, понял? А Тураб-ошпоз пусть приготовит плов. Если захочет Аллах, все будет хорошо». Джамал кивнул, но зыркнул на меня зверем. Гафур снова сделал выбор в мою пользу, ущемив его самолюбие. Но перечить хозяину Джамал не мог. Мы перенесли сундучки в «уазик», расположились сами, и я погнал вперед — водить Гафур не умел. Сразу же за кишлаком дорога кончилась. Еще какой-то отрезок можно было проехать по галечной отмели, но каждая последующая сотня метров давалась все труднее. Рулить приходилось как фокуснику, объезжая валуны и каменные завалы. Иногда машина накренялась так сильно, что левые колеса отрывались от земли. Мы продвигались с черепашьей скоростью, а солнце уже коснулось вершины, и противоположная сторона ущелья пряталась в густой тени. В самом Ак-Ляйляке я бывал нередко — вместе с Гафуром, но здесь оказался впервые. Гафур хлопнул меня по плечу: «Стой, Ярослав! Приехали». Я огляделся, прикидывая, где может находиться тайник, но ничего особенного не заметил. «Эта местность называется Змеиным ущельем, — сказал Гафур. — И недаром. Очень много змей. Они будут охранять наши сокровища. Но будь осторожен». — «Спасибо, что предупредил, Гафур». Я открыл дверцу со своей стороны, однако же Гафур почему-то медлил. «Ярослав… — сказал наконец. — Мы с тобой дружим с молодых лет, делили последний кусок и доставали соль из одной солонки. Про этот тайник не знает никто. Даже моя семья. Теперь будешь знать ты». — «Я умею хранить тайны, Гафур. Тебе это известно». — «Я не о том, Ярослав. Я не случайно взял тебя с собой. Ты — единственный, кому я могу доверять. Остальные — жалкие ублюдки, которых блеск золота сводит с ума. Джамал тоже! такой, хоть и мой близкий родственник. Ярослав… Впереди трудные времена. Не знаю, что ждет завтра. Поклянись: если со мной что-нибудь случится, ты передашь этот сундучок моим детям. Но не сразу, а когда все уляжется». — «Хлебом клянусь, Гафур! Но и ты обещай в случае чего передать мои сбережения моей ленинградской племяннице». — «Аллах свидетель!» Он не был набожным, но если клялся Аллахом, то всегда выполнял. А густая тень от противоположной стены уже пересекла речушку и подбиралась к машине. Гафур выбрался наружу, показал мне тайник — удивительный, найти его невозможно, — затем мы все привели в порядок и двинулись обратно к машине. Я сел за руль, поджидая своего пассажира. «Разворачивайся, — махнул рукой Гафур. — Я пока постою. Не хочется лишний раз трястись по камням». Развернуться и вправду было целой проблемой, тем более что ущелье полностью погрузилось во мрак. Я газовал, переключал скорость, дергался туда-сюда… Вот фары выхватили из темноты Гафура. Мои волосы встали дыбом. За спиной Гафура раскачивалась, раздув капюшон, крупная кобра. «Гафур! — заорал я. — Берегись! Змея!» А сам выхватил из бардачка пистолет. Но стрелять со своего места было не с руки, ведь я не левша. Гафур, только что сам предупреждавший меня об опасности, обернулся.
И в ту же секунду кобра прыгнула. Я все же выстрелил — с левой, — но промахнулся. Гадина впилась в его бедро, захлестнув хвост вокруг ноги. Гафур упал, даже не вскрикнув. Кобра тут же исчезла в темноте. Когда я подбежал к Гафуру, он был мертв. Не от яда, тот действует не так быстро. Не выдержало сердце: Гафур страдал ожирением — любил плотно покушать, особенно на ночь, плюс тревоги последних месяцев, плюс мгновенный ужас…
Я сделал все, что мог. Сначала прижег зажигалкой ранку, затем взялся за массаж сердца и искусственное дыхание. Но все впустую. Гафур был мертвее мертвого. Я поднялся, и только тут до меня дошло, в какую скверную передрягу угораздило меня вляпаться.
Хозяин мертв, и Джамал не упустит случая расправиться со мной. В кишлаке, безусловно, слышали выстрел, и меня обвинят в том, что я убил Мирзоева, решив завладеть его сундучком. Мои объяснения никто не станет слушать. Джамал потребует, чтобы я указал ему тайник. Как только он достанет оба сундучка, моя песенка спета. Если я откажусь, он начнет пытки. Он мастер по этой части. Я, конечно, могу поторговаться. Но, в лучшем случае, унесу целой голову, лишившись собственных накоплений и нарушив клятву, данную Гафуру. Если же в кишлак нагрянут оперативники, то, обнаружив труп Мирзоева, они обвинят меня в предумышленном убийстве посредством змеиного яда. Заодно навешают на меня всех собак. Словом, куда ни кинь, всюду клин.
Что мне оставалось, Димка?! Положение беспросветней ослиной задницы.
Но не таков Путинцев, чтобы поднимать лапки кверху. Да еще перед придурками типа Джамала. Пусть поцелует своего ишака под хвост! К тому же я не привык нарушать свою клятву. Надо прорываться… Но как? Силой тут не возьмешь. В обойме пистолета пять патронов, а ущелье уже блокировано — в этом я ничуть не сомневался — молодцами Джамала, которые мигом превратят меня в решето. Другого пути нет. Скалы — настоящая вертикаль… Короче. Я снял с Гафура чапан и тюбетейку. Труп оттащил в тайник. Прости, друг! Заметив на галечной отмели большую ветку с отростками, я обломал ее как надо, прикрутил тросиком к заднему сиденью и обтянул чапаном так, чтобы получилась фигура, отдаленно смахивающая, тем более в темноте, на скрюченного человека. Спереди пришпилил тюбетейку. Получилось неплохо. Затем сунул пистолет за пояс и двинул вперед — была не была!