Ловчий
Шрифт:
— Ну, допустим.
— Несколько лет назад на читинском рынке рэкетиры пристали к старику-торговцу из Средней Азии. Дядя вступился за него и отбил, еле живого. С тех пор они крепко подружились. Всякий раз старик привозил дяде гостинцы или передавал их через земляков. Недавно этот старик умер. И представь, завещал часть своего имущества дяде. Выяснилось, что он был очень состоятельным торговцем. Ему хотелось отблагодарить дядю, но он опасался, что душеприказчики не выполнят его волю. Или чиновники наложат лапу. Все же — другое государство. Поэтому он заранее спрятал дядину долю в укромном месте. Так вот: надо привезти это наследство. Всего-навсего. Тому, кто это сделает, дядя готов отстегнуть десять процентов. Речь идет об очень крупной сумме. Учти, моя доля в эти десять процентов не входит. Дядя и без того отдаст мне почти все. Что скажешь?
— Очень трогательная история, — скептически хмыкнул я. — Только, знаешь, я давно уже не верю в трогательные истории, особенно о благородных торговцах и честном купеческом слове.
«Так вот под каким соусом вы решили мне это подать, — подумал про себя. — Впрочем, Ирина может обманываться сама, клюнув на дядюшкину „клюкву“. Тем более важно показать, что она имеет дело не с олухом».
Ирина растерянно посмотрела на меня:
— Объясни.
Я принял вид бывалого, многоопытного человека.
— Скажи, пожалуйста, почему твой дядя не попросит об этой услуге кого-нибудь из родни?
— Вот он и попросил меня.
— Я имею в виду мужиков. Забайкальских, которые ближе.
— Дядя совершенно одинок. А в нашей семье, к сожалению, мужчины перевелись.
— Разве у него нет надежных друзей?
— Он опасается ненужных слухов и считает, что лучше довериться человеку со стороны.
— Сказать, что я думаю по этому поводу? — Я пристально посмотрел ей в глаза.
— Ну? — Ее взгляд снова отвердел и, кажется, мог выдержать любой гипноз.
— Речь, как ни крути, идет о контрабанде. Не знаю только чего. Потому-то твой разлюбезный дядюшка и не рискует вмешивать в эти дела знакомых. Помнишь, был такой фильм — «Разиня» — с Бурвилем в главной роли? Похожая ситуация, верно? Только я не такой уж простак, моя прелесть, и обвести меня вокруг пальца не удастся.
Она звонко (излишне, пожалуй, звонко) рассмеялась:
— Какой же ты чудак, милый! Да ведь я тоже поеду. Я все время буду рядом с тобой.
— Вот как? — Я сделал вид, что сильно озадачен. — Этого я не знал.
— Я тоже не все знаю, — добавила она. — Дядя написал мне в самых общих чертах. Поэтому я и не могу ответить на все твои вопросы. Поговори с ним сам, тогда и дашь окончательный ответ.
Я задумался.
— А не вознамерился ли твой дядюшка подставить и тебя?
— Нет! — Она решительно мотнула головой. — Это исключено. Абсолютно. Дядя меня любит. Собственно, ради меня все это и затевается. Это обеспеченная жизнь, Дима. Ты понимаешь? — Она погладила мою руку и призывно заглянула в глаза: — Это будет приятная, почти увеселительная поездка. Там сейчас тепло, солнце, дыни, арбузы, виноград, инжир… И мы — только вдвоем… — Последнюю фразу она произнесла дразнящим шепотом. — Чего ты опасаешься, милый?
— Там — это где?
— Кажется, в Таджикистане.
— Хорош пикничок! Да ведь там воюют!
— Нет-нет, это тихое, мирное селение…
— Ты откуда знаешь?
— Дядя написал.
— Ты не могла бы показать мне его письмо?
— Я его сожгла. — По легкой краске, разлившейся по щекам, я понял, что девушка лжет, но уличать ее не стал.
— Ладно, Ирина. В твоем рассказе много недомолвок. Но поскольку ты сказала, что сама не знаешь всего, отложим разговор. По крайней мере, твердо обещаю встретиться с твоим дядей. Если он откровенно ответит на мои вопросы, считай, что мы договорились. Я поеду с тобой в эту чертову «мирную» дыру. Но если хоть на ноготь почую, что он хитрит, — извини! И сам не поеду, и тебя не пущу.
Стальной отблеск в ее зрачках исчез, на щеках появились ямочки, а в уголках губ — та самая загадочная полуулыбка.
— Значит, тринадцатого?
— Пусть так.
Она поднялась:
— Ты не хочешь меня поцеловать?
Через минуту мы были в постели.
Ирина сдержала обещание и не поскупилась на ласки. Со своей стороны и я постарался не остаться в долгу, пощедрее зачерпнув из своего весьма разнообразного любовного арсенала.
Тем удивительнее было открыть, что моя партнерша имитирует оргазм. Делила она это довольно умело, и, будь у меня чуть меньше познаний в науке сладострастия, я был бы обманут, как самонадеянный подросток.
Но почему, черт побери! Я ведь чувствовал, что мои ласки ей приятны, что она охотно отдается им и ждет продолжения. Ее эмоции достигали зоны наслаждений, но только нижней ее границы, а дальше — в заоблачный простор, где не существует уже никаких пределов, — не прорывались.
Образно говоря, попытка добыть божественный огонь с помощью трения была ей приятна, но пламя так и Не вспыхивало. Она, кажется, даже не подозревала об истинном жаре этого костра и вполне удовлетворялась первыми искорками, принимая их за праздничный фейерверк.
Я-то полагал, что имею дело с многоопытной матроной, изощренной в искусстве если не любви, то секса. Но оказалось, что и секс для нее даже не спорт, а, скорее, вынужденная дань моде, ответная реакция на тот интерес, который проявляют к ней мужчины. Не очень нужно, но и упускать жалко. Вернее, нужно лишь постольку, поскольку это помогает комфортнее устроиться в жизни. Это тело, такое гибкое и совершенное, созданное для райских страстей, все еще спит. А учитывая возраст, вероятно, уже и не проснется.
Яркий, хотя и нежданный образчик фригидности.
Вот так-так!
Разумеется, я даже не заикнулся о своем открытии (которое, впрочем, еще нуждалось в проверке). Напротив — нежно поцеловал ее и поблагодарил за доставленное счастье.
Сна не было ни в одном глазу — ни у Ирины, ни у меня.
Мы переместились к столу и выпили за тринадцатое октября, дабы эта несимпатичная дата принесла нам удачу.
Ирина лукаво улыбнулась:
— А знаешь, эта девочка, Яна, кажется, влюблена в тебя.