Ловкость рук
Шрифт:
– Между страницами книги положим столько соломинок, сколько человек будет участвовать в жеребьевке, так, чтобы верхние концы соломинок выглядывали наружу. Одна соломинка будет короче других. Кто ее вытянет, тот и будет исполнителем.
– Ты это вычитал в книжках о пиратах? – спросил Кортесар. Мендоса расхохотался.
– Да, они валяются у меня под столом. Лола очень любит их читать.
И он показал всем несколько книжек в ярких потрепанных обложках: «Индус-волшебник», «Смерть на крыльях бабочки».
–
Агустин скорчил рожу.
– Я от них без ума.
Кортесар томным голосом протянул:
– Так много всяких дел…
Все рассмеялись.
– А кто положит соломинки в книгу?
Урибе подхватил вопрос на лету.
– …Рука невинного младенца.
Все посмотрели на него: он вылез из своего темного угла и, казалось, не мог найти себе места.
– Маленькая, нежная, красивая ручка.
– Надеюсь, ты не имеешь в виду себя? – опросил Рауль.
Глаза Урибе засверкали.
– У меня непорочная душа.
Он закатал рукав пальто до локтя и порывисто вскинул руку.
– В средние века для подобных нужд всегда выбирались дети, – заявил он напыщенно. – Даже устраивались настоящие крестовые походы. Это было восхитительно. Проповедники рыскали по полям в поисках пастушков. «Убедит неверных, – говорили они, – не оружие, а вид невинных созданий». Они согнали сотни тысяч детей: крылатое воинство ангелов. Достигнув Средиземного моря, апостолы велели детям идти вперед. «Перед этими невинными созданиями, как перед Моисеем, отверзнутся хляби морские». Детишки слушались и тысячами тонули. Оставшиеся в живых были погружены на корабли и после многих дней странствий по бушующим морским волнам добрались наконец до Турции, где были проданы в рабство.
Закончив рассказ, он, точно фокусник, сделал глубокий реверанс.
– Благодарю вас, благодарю.
Анна резко встала; шуточки Танжерца и одобрение, с каким они принимались приятелями, возмутили ее.
– Ладно. Теперь все ясно. Надеюсь, в ближайшую среду вы устроите свой «чумный день». Если же вы считаете необходимым собраться раньше, давайте соберемся.
Анна посмотрела в окно: дождь стихал. Большие капли, медленно отрываясь от кровли, падали в шиферный желоб.
Наступило молчание.
– Ну что ж, – сказала Анна, – сейчас лучше всего разойтись. Дождь перестал, надо воспользоваться этим.
Они вышли один за другим. Последним ушел Паэс. Перед уходом он тронул Агустина за рукав.
– Видел?
И он указал на дверь, через которую только что все вышли.
– Что? Не понимаю, о чем ты говоришь.
Зеленоватые глазки подростка сверкали.
– Давид был бледный как полотно.
Мендоса задумчиво пощипал подбородок.
– Это интересно. Думаешь, он сдрейфил?
Луис замялся: подобное обвинение для члена группы было самым тяжелым.
– Трудно сказать, – протянул он.
Агустин оборвал его, скривив губы:
– В таком случае, он должен заявить об этом, и дело с концом.
Паэс играл сигаретой.
– Не думаю, чтобы он хотел уйти от нас. Но неужели он так трусит… – Он умолк на секунду и потом продолжал: – Я бы на твоем месте постарался приободрить его. Мне кажется, тебе он доверяет, ты мог бы воодушевить его. Одним словом… ты сам увидишь, что надо будет делать.
С лестницы позвали Мендосу. Он пожал плечами.
– Ладно. Я поговорю с ним. Ты не беспокойся.
Паэс благодарно улыбнулся.
– Потом мне расскажешь.
И он тоже быстро сбежал по лестнице.
Приятели поджидали его в подъезде. На улице снова полил сильный дождь, а плащ был только у Кортесара. Он предложил его Анне, но та отказалась:
– Нет, спасибо.
Они быстро разошлись. Анна и Кортесар в одну сторону, остальные в противоположную.
На углу Конде-Дуке Давид неожиданно столкнулся с Паэсом. У Паэса был поднят воротник и лацканы пиджака; когда он увидел Давида, на губах у него заиграла легкая улыбка.
– А я тебя искал, – сказал он.
Они пошли, стараясь держаться ближе к стенам домов. Вода, стекая с кровель, монотонно бурлила у их ног.
– Послушай-ка, – сказал Паэс. – Я не хочу совать нос в твои дела, но последнее время ты, кажется, слишком увиваешься за моей сестрой.
Пользуясь тем, что потоки воды заставили их прижаться к стене, Паэс долгим взглядом впился в лицо Давида. Тот кусал губы. Рука, в которой он держал сигарету, сильно дрожала.
– Я не пойму, о чем ты говоришь.
Паэс взял его за руку.
– Мы с тобой давнишние друзья, и нам нечего скрывать друг от друга. Я хотел поговорить с тобой насчет сестры, но, если это тебя задевает, мы можем не продолжать.
Продолговатые глаза Давида нерешительно смотрели на Паэса.
– Я не возражаю, Луис. Но дело в том… – он попытался улыбнуться. – Дело в том, что сегодня ты уже второй человек, который заводит со мной разговор на эту тему.
– Не понимаю.
– Я сам не понимаю, что происходит.
Они немного помолчали.
– Рауль тоже приходил поговорить со мной.
– Рауль? А что он тебе сказал?
– Он говорил со мной о Глории.
Паэс с удивлением уставился на Давида.
– С какой это стати?
Давид судорожно 'глотнул.
– Утром в баре он разговаривал с канарцами. И перед тем как прийти, позвонил мне по телефону. Может, он думал, что тебе это будет неприятно.
Луис понял, что его опередили.