Ловкость рук
Шрифт:
– Можно узнать, что он тебе сказал?
– Ничего особенного… Он только предупредил меня, чтобы я вел себя поосторожней.
– С кем же это?
– С Глорией.
Паэс почесал в затылке.
– Теперь уже я ничего не понимаю. Честное слово.
Давид старался улыбнуться, но ему никак не удавалось.
– Твоя сестра встречается с Бетанкуром… Да ты это и сам знаешь.
– Встречалась, – поправил Луис.
– Кажется, Бетанкура уже выпустили.
– Это все, что они
– Нет, они еще сказали, чтобы я не совал нос в чужие дела.
Маленький Паэс сплюнул на тротуар.
– Идиоты, – буркнул он.
Они перебежали на другую сторону улицы. И оттуда направились к Сан-Бернардо, где Давид должен был сесть в метро. Он согласился, чтобы Паэс проводил его.
– Не обращай на них внимания. Они сами не знают, что творят.
– Они сказали Раулю, что твоя сестра пошла утром к Бетанкуру.
В его словах слышалась горечь. Паэс пожал плечами.
– Все женщины просто дуры. Жмутся к огоньку, который потеплее. Но тебе нечего унывать. Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Давид ничего не ответил. Капля дождя, точно слезинка, катилась по его носу. Он достал платок и вытер лицо.
– Ты часто встречался с моей сестрой?
– Да.
– А последнее время?
– Раза два-три.
Паэс почесал подбородок.
– Странно. И все же тобой она интересуется больше, чем кем-либо другим.
– Не думаю. Я встречался с ней, когда Бетанкур сидел в тюрьме.
– Ну и что же?
– Ничего. Тогда она мною интересовалась.
Паэс отрицательно покачал головой.
– Ты ошибаешься. Глория не так глупа, как кажется.
– Я тебя не понимаю.
– Все очень просто. В Хайме ее привлекает то, что он революционер и сидел в тюрьме. Словом, он ей представляется чуть ли не героем.
– А какое это имеет отношение ко мне?
– Прямое. Ты еще не показал себя.
Он прошел несколько шагов молча и, понизив голос, продолжал:
– Как это ни смешно, но это так.
Давида охватило сомнение; он смутно чувствовал, что Луис толкает его на что-то непонятное, и насторожился.
– Если это так, я вряд ли смогу доказать ей, что я герой.
Паэс не мог скрыть досады.
– Ты захлебнешься в стакане воды.
Давид вопросительно посмотрел на него. Паэс продолжал:
– Вчера вечером я разговаривал с Глорией. Болтали о разном, и я пришел к заключению, что больше всех интересуешь ее ты.
– А мне кажется, ей просто нравится играть мною.
– Женщины любят сначала поломаться, – возразил Паэс.
Он снова взял Давида под руку.
– Иногда ты ведешь себя как дурачок. Ни одна девушка не станет разговаривать с мужчиной, чтобы просто посмеяться над ним.
– А мне кажется, что именно так она и поступает.
Разговор принимал опасный оборот. Луис первый это заметил.
– Как сам понимаешь, мне плевать на то, что делает Глория. Я стараюсь только ради тебя. Просто зло берет, что ты позволяешь насмехаться над собой.
– Ну ладно. Говори.
Паэс провел рукой по губам; они у него совсем пересохли.
– Вчера вспоминали тебя. Знаешь, Глория считает, что ты и лучше и умнее Хайме. Она только думает, что он храбрее тебя. А я ей возразил, сказав, что ты тоже революционер.
Хотя уже смеркалось, Луис заметил, как Давид покраснел. Последние слова явно смутили его.
– Представляю себе, – наконец сказал он.
– Ничего ты не представляешь. Глория думала, что ты не поможешь нам, когда будет случай. Поэтому-то я и решил предупредить тебя.
Теперь Давиду все стало ясно; и он почувствовал, как покраснел до корней волос.
– Я должен доказать свою храбрость, так, что ли?
– Ну что ты! У меня и в мыслях не было задеть тебя. Ты прекрасно знаешь, я всегда считал тебя одним из самых смелых.
Давид стоял, понурив голову.
– Можешь не оправдываться. Вы вправе были так думать.
– Не понимаю, о чем ты говоришь?
– Вы всегда считали меня трусом. Но ты единственный, кто осмелился открыто сказать мне об этом.
– Не говори глупостей, – запротестовал Паэс. – Ты прекрасно знаешь, что ни я и никто другой никогда так не думали.
– Послушай, Луис, давай лучше оставим этот разговор. Не думай, что я слепец.
– Я передал тебе мнение моей сестры, которое никто из нас не разделяет. Она просто считает тебя неспособным на…
У Давида чуть было не сорвался с языка резкий ответ, но он вовремя сдержался. Ему вдруг показалось ужасно глупым вести подобный спор. Спустившись по Сан-Бернардо, они дошли до входа в метро и молча остановились, не зная, что сказать друг другу.
– Прости меня, я вел себя по-идиотски.
– Можешь не извиняться, ты сказал то, что думаешь, а ты сам знаешь, я люблю откровенность.
Странная, натянутая улыбка блуждала на его губах. Казалось, еенацепил кто-то посторонний. Давид провел рукой по губам, и лицо его вдруг стало совершенно серьезным, словно он никогда и не улыбался.
– Ты сердишься на меня? – спросил Паэс.
– Какие глупости.
Многочисленные в этот час прохожие подталкивали их в глубь тоннеля. Нервно подрагивающие стрелки на огромных часах словно подстегивали спешащих мимо людей. Все как бы вело к страшному исходу, которого стремились избежать приятели, и тем не менее они медлили и не расходились.