Ловушка для птички
Шрифт:
От неожиданности я хрипло ахаю на вдохе и слышу, как трещит платье. В сарафане утром было удобней.
Никита подсовывает пальцы под меня, поглаживает через трусики. Я прикрываю глаза и выгибаюсь. Все вокруг мутнеет, взгляд фокусируется на его приоткрытых губах.
Хочу их целовать. Тянусь, но он слегка отстраняется, продолжая сверлить взглядом.
Кладу руки ему на плечи и поглаживаю, пытаясь расслабить. Это мое решение — переспать с ним, я веду в этой партии. Смотрю на Никиту с нескрываемым вожделением, дышу часто и
Он не выдерживает и целует. Мягко облизывает пересохшую нижнюю губу, затем верхнюю и грубо врывается языком в рот. Я протяжно хрипло стону, и он снова отстраняется. Смотрит необычно, с каким-то вопросом во взгляде, при этом довольно сильно сдавливает шею.
Всё это не очень мне нравится, но я продолжаю играть в инициатора: бесстыдно трусь промежностью о его руку и выгибаюсь, как гулящая кошка.
Он отодвигает край трусиков — в этот раз они самые обыкновенные — и растирает липкий секрет по моим набухшим складочкам, после чего неожиданно хлестко шлёпает.
— Она еще ехать не хотела, — ухмыляется. — Вытечешь же на хрен, если не оттрахать тебя как следует!
Это было грубо. Округляю глаза и возмущенно втягиваю ноздрями воздух. У меня там и вправду хлюпает, но это не повод хамить! На подобное замечание порядочной девушке положено ответить пощечиной.
Вот только порядочные не трахаются с чужими мужьями.
Выдыхаю. Собираюсь с духом и выдаю:
— Чего же ты ждешь? Оттрахай уже!
Пришла его очередь выкатывать глаза. Пока он переваривает моё предложение, спускаюсь руками по его спине, крепко сжимаю упругие ягодицы и добавляю:
— Общение у нас не клеится, работать с тобой невыносимо, давай хоть потрахаемся по старой дружбе.
У него аж ноздри раздуваются. Не ожидал. Привык, что в такие моменты млею или сбежать норовлю. Только я уже не та пугливая птичка, которая три года назад багровела от слова «трахаться». Я тоже изменилась. И пусть нового опыта толком не обрела, смелости у меня прибавилось.
— По дружбе? — переспрашивает.
— Чисто дружеский перепихон, — подтверждаю. — Сам же говорил, что мы давние друзья.
Смотрит заинтриговано. Да, Никита Гордиевский, я умею удивить.
— Как скажешь, подруга, — опаляет горячим дыханием висок и довольно резко вводит в меня сразу два пальца.
От неожиданности я взвизгиваю:
— Аай!
— Конечно, ай. А ты как думала? — и толкает их глубже.
— Никак… аах. Я не умею думать, когда ты близко… ооо… Ты плохо на меня влияешь!
— О да, — выдыхает, губами прикусывает скулу и начинает ритмичные движения рукой. — Я издеваюсь, — загоняет пальцы внутрь. — Склоняю тебя к нехорошему, — почти полностью достаёт. — А ты у нас ангел! — снова толкает их в меня. — Сколько чужих пальцев в тебе побывало, ангелочек? А не пальцев?
Я не сразу понимаю смысл слов — настолько сконцентрирована на ощущениях, что мозг просто не способен
— Мудак! — выкрикиваю и в качестве ответа что есть силы отталкиваю его от себя. Никита не отходит ни на сантиметр, но руки убирает. Упирается ими с двух сторон, беря меня в капкан. — Это не твое дело… — шиплю и еще раз толкаю.
Бессмысленно: не сдвигается. Вот же ж скотина! Так обломать и меня, и себя. Окончательно испортить этот говняный вечер. Просто фееричный мудак!
— …Отойди, — смотрю исподлобья, руками что есть силы в грудь давлю.
Попа скользит по мраморной столешнице, а ему хоть бы хны! Стоит истуканом, взглядом сверлит.
— Не нравятся мои вопросы? — цедит сквозь зубы.
— Кто ты такой, чтобы мне их задавать? — отражаю с презрительным прищуром. — Руки убрал!
И снова что есть силы его отталкиваю. В этот раз Никита пошатывается. С глухим грудным рыком выдыхает, перехватывает мои руки и рывком прижимает их к островку. Локтями упирается в бедра. Блокирует полностью.
— А то что? — выплевывает вопрос прямо в лицо, обдавая малоприятными ароматами алкоголя.
В глазах ярость. Он надсадно дышит и с силой вдавливает мои запястья в мрамор.
Мне больно. И страшно. Только сейчас доходит, что он пьян. Полбутылки вискаря выглушил за полчаса, так что немудрено.
Как вести себя с ужратыми и агрессивными мужиками, я не очень в курсе. Помню из инструктажа официантки, что нельзя спорить и злить. Важно быть доброжелательной и идти на уступки, пока не подоспеет охрана или полиция. Но, боюсь, банальная вежливость в моем случае не сработает и на помощь никто не придет.
Судорожно сглатываю, когда к горлу подступает тошнота, а глаза наполняются слезами. Чувствую себя загнанной в угол, слабой и жалкой. И все благодаря мужчине, которого никак не могу разлюбить. От этого больно становится не только физически.
— Ты причиняешь мне боль, — признаюсь и часто моргаю.
Плакать нельзя. Следом за слезами из меня потоком хлынут слова. Потом я о них пожалею.
Никита вздыхает и слегка ослабевает хватку, но руки не отпускает. Опускает голову, лбом упирается мне в плечо и трётся. Кожей в вырезе платья чувствую интенсивное тепло его дыхания.
Почему он так груб со мной? Я ведь не сделала ему ничего плохого. Ни сейчас, ни три года назад, когда узнала, что его бывшая невеста беременна. Попрощалась, отпустила с миром. Никогда не преследовала, не писала угроз, не строила козней. Просто исчезла, самоликвидировалась из его жизни. Без его участия выносила и родила нашу дочь. Почему он так жесток?
В очередной раз меня подрывает сказать, что Николь — его ребенок. И заверить, что она никогда не будет носить его фамилию. А еще рассказать, что его отец — убийца. Хочется уколоть, ужалить, сделать больно в ответ. Но вместо этого я чуть слышно озвучиваю свои горькие мысли: