Ловушка для птички
Шрифт:
Стою посреди его кухни и теряюсь: как быть дальше? Ситуация совершенно дурацкая, и чувствую я себя непонятно: и убить его хочется, и прижаться к нему всем телом. Это точно раздвоение личности.
— Смотри сюда, — тычет пальцем на кухонный остров и пристыдить меня пытается. — Помнишь, что происходило здесь утром?
В ответ во меня вскипает огненная лава. Еще бы не помнила! Как забыть, если каждая клетка тела все еще пропитана нашей страстью?!
Он подходит вплотную, проводит пальцами по щеке. Окружающее
Теплая рука властно ложится на поясницу, запуская по напряженному телу волну мелкой дрожи. Пытаюсь её сдержать, да только бесполезно: всё внутри трепещет от его близости. Как бы сильно он ни злил, эта долбанная химия между нами всё ещё работает.
— Ты ведь понимаешь, что мы не должны? — задаю вопрос и задумываюсь.
Я его спрашиваю или себя? Осознаю ли я, что нам нельзя сближаться? Абсолютно точно, но сил нет как хочется!
— Ты ведь понимаешь, что мы не остановимся? — задаёт встречный.
Урчит, котяра, своим фирменным шёпотом, и я готова мурлыкать в ответ. Этот его хрипловатый приглушенный голос — какой-то запрещенный приём. Что-то вроде двадцать пятого кадра. Работает стопроцентно!
Поддаюсь давлению руки и прижимаюсь к его груди. Утыкаюсь носом в футболку, улавливаю тёплый аромат кожи и блаженно прикрываю глаза. Я так скучала по его запаху, первое время он мне даже снился.
— Ты все такой же: видишь цель — не видишь препятствий.
— Ты все такая же: зачем-то упираешься и борешься с собственным желанием.
Я не вижу его лица, но знаю, что говорит с улыбкой.
Он ошибается. Жгучее, раздирающее изнутри желание изматывает тело почти сутки. Бороться с ним бесполезно. Я проиграла в этой борьбе, толком ее не начав. Потому и прячу глаза. В них столько этого желания беснуется, что он вмиг считает, и тогда тормоза окончательно сорвет. У обоих.
Нельзя! Нам нельзя сближаться, — повторяю, как мантру, а сама прижимаюсь к нему. Слышу, как частит его сердце, и невидимые импульсы беспричинного счастья пронзают мое собственное.
Никита легонько поглаживает поясницу. Его ладонь горячая, а меня озноб пробирает. Все волоски на теле поднимаются, делая кожу пупырчатой. Это заметно, и мне неловко.
Немного отстраняюсь и кладу ладонь на его предплечье.
— Ты хотел поговорить, — напоминаю, хотя понимаю, что его фраза про «поговорить» — просто замануха, чтобы усыпить мою бдительность. Мог не стараться: она еще со вчера в отключке.
Никита прищуривается, в несколько глотков допивает виски и отпускает меня.
Идет к холодильнику, жмет клавишу ледогенератора и подставляет стакан. Кубики льда сыплются с характерным треском. Ёжусь и обхватываю
Смотрю на его плечи и спину, обтянутую тонким трикотажем тенниски именитого бренда, спускаюсь взглядом ниже. Задница у него классная, конечно. И в целом фигура шикарная — идеальный перевернутый треугольник. А у Дани скорее овал. Он вроде и не толстый, но плечи покатые и бедра круглые.
— Нравлюсь? — спрашивает Гордиевский, развернувшись. Как будто мысли мои читает.
— Нравишься. Иначе что я тут делаю? — вздергиваю подбородок и рублю правду.
— Я тебя сюда на плече занёс, София! — звучно смеётся.
— Я позволила тебе это сделать, — спорю и улыбаюсь с хитрецой.
Он снова смеется.
— Пусть будет так. Спасибо, что позволила.
Берет бутылку, тонкой струйкой льет виски на лед в стакане. Протягивает.
— Не люблю чистый, — морщу нос и мотаю головой.
— На столе банка «Колы». Смешать?
— Думаешь, напьюсь и стану приставать?
— Было бы неплохо, — он потирает кончик носа.
Обманывает. Ему не нравятся инициативные девушки, он предпочитает доминировать. Это я точно знаю. Интересно, если сейчас разденусь, лягу и раздвину ноги — откажется? Или не упустит возможность отыметь меня?
На миг представляю себя голой на кухонном острове, и низ живота начинает пульсировать.
Чёрт! Я хочу этого. Хочу, чтобы Гордиевский меня отымел. В кухне, в спальне, на улице у машины — все равно где и в какой позе!
Беру стакан из его рук, сама добавляю газировку и пью. Жадно пью большими глотками, словно виски и кола со льдом способны потушить мой внутренний пожар.
Допив, возвращаю Никите стакан. Пока он наливает себе новую порцию, запрыгиваю на столешницу.
Он не выпустит меня, пока не получит своё. Но пусть это выглядит, как моё решение.
— Ты хотел продолжить? — спрашиваю и пускаю во взгляд поволоку.
— Даже так? — подозрительно сощуривает глаза. — То есть ты согласна?
— Тебе проще дать, Гордиевский, чем объяснить, почему «нет», — одариваю ехидной улыбочкой.
Через минуту алкоголь начнет всасываться в кровь, и я перестану думать о последствиях. Отдамся ему на этом островке, и будь что будет!
Гордиевский подходит и встает напротив. Медленно цедит чистый виски и прожигает взглядом. Губы, шея, грудь, низ живота, ноги, грудь, губы… Выжигает по фрагментам.
Странно смотрит. Не могу разгадать, что за чувства демонстрирует. От волнения под ложечкой холодок. Нервно сглатываю и ёрзаю, но продолжаю держать его тёмный взгляд.
Он ставит стакан подальше от меня, резко хватает за колени и раздвигает ноги. Ни секунды не медля, одной рукой фиксирует затылок, а вторую просовывает между ног и накрывает промежность.