Ловушка для птички
Шрифт:
— Меня ты так не баловала, — замечаю с наигранным укором, оттопыривая нижнюю губу.
— Такой красоты тогда не было, Соня! Но ты можешь наверстать. Николь позволит тебе оседлать свою флямингу, — смеется мама, коверкая слова в стиле внучки.
Наше общение с мамой складывается неплохо. Опасаясь нарушить границы друг друга, мы не говорим о личном, нам хватает разговоров о Николь.
Мы завтракаем на террасе и планируем очередной отпускной день. Я предлагаю устроить шоппинг. Мама сомневается:
— Борщ — бе-е-е, — кривится Ника.
— Нельзя так говорить про еду, — сдержанно замечает мама. — Борщ вкусный.
— Фу-у-у, — настаивает маленькая кривляка, вжимая голову в плечи.
— Николь, доедай кашу, иначе будешь есть две тарелки борща, — предупреждаю я.
Дочь накидывается на еду и спустя минуту натурально вылизывает пустую тарелку. Не могу сдержать смех: мне тоже никогда не нравился мамин борщ.
Наш веселый завтрак неожиданно прерывает звонок в дверь.
— Наверное, соседи, — догадывается мама, вставая из-за стола.
Она подружилась с соседкой из Латвии, которая отдыхает с внуками в соседних апартаментах. Иногда они вместе ходят на пляж.
Николька бежит вперед бабушки.
— Доброе утро, — слышу спустя несколько секунд знакомый голос, и сердце срывается в невидимую пропасть.
— Ты кто? — спрашивает Николь.
Она всегда такая прямая. Без комплексов.
— Меня зовут Никита. И я пришел к Софии.
— Соня!.. — зовёт мама.
Хочу сказать, что иду, но не могу. Привет, моя нервная немота. Я буду называть тебя синдром нежданного Гордиевского.
— …К тебе пришли, — перепугано шепчет мама, когда я высовываюсь в гостиную.
Кажется, она понимает, кто именно стоит у нас в дверях.
О боже! Это он! Приехал, как я мечтала!
Мои щеки радостно вспыхивают, а глаза намертво приклеиваются к любимому лицу.
— А меня савут Николь, — громко сообщает дочка.
Она стала лучше выговаривать шипящие, но со звенящими у нас по-прежнему плохо.
— Приятно познакомиться, Николь, — он протягивает руку и внимательно оглядывает ее с головы до ног.
Я напрягаюсь каждой клеточкой, замечая, как он скользит взглядом по моей дочурке. Сверху вниз, потом снизу вверх. Внимательно рассматривает, не забывая улыбаться.
Николь кладет свою крошечную ручку в его раскрытую ладонь. Никита ей нравится. Неудивительно: мне он тоже понравился с первой секунды.
Их знакомство я представляла иначе. Более эмоциональным и по-родственному теплым, что ли.
Гордиевский переводит взгляд на меня.
— Привет, — выдавливаю с трудом.
Все это время я не дышала, кажется.
Мы смотрим друг на друга несколько громких сердечных ударов, которые я слышу словно издалека.
— Мами, он пр-р-рисол к тебе, — оповещает Николь. —
Он растеряно моргает, пока моя малышка что-то лепечет про шоколадное печенье и уже тянет его на террасу. Она дочь своего отца: такая же самоуверенная и не умеющая принимать отказы.
Проходя мимо меня, он сухо произносит:
— Нам нужно поговорить, София.
Они с Николь выходят на террасу. Мы с мамой коротко переглядываемся, и я шепчу одними губами:
— Уведи её, пожалуйста.
С натянутой улыбкой она принимается уговаривать внучку отправиться к бассейну, где её заждались друзья. Но гостеприимная Ника достает свою личную коробку с печеньем и конфетами. Мы с мамой удивленно переглядываемся. Обычно наша маленькая жадина не с кем не делится вкусностями из своей коробки. Даже со мной! А Гордивскому предлагает.
Выпроводить эту мелкую подхалимку оказывается не так просто. Приходится включить строгую маму и объяснить, что ко мне пришли по делу. Ника дует губы, но слушается. Берёт нарукавники и с демонстрационным недовольством идет к двери.
— Я в басик, — обращается к Никите на прощанье.
В ответ он кивает и обескуражено улыбается. Она явно сбила его с толку своей непосредственностью. Его взгляд отражает неподдельное восхищение, и я невольно любуюсь. Именно так любящие отцы смотрят на своих дочек. Я совершенно забываю о том, что он ничего не знает.
Хлопок входной двери заставляет меня вздрогнуть и прийти в себя. Как только мы остаемся одни, Никита меняется в лице и впивается в меня пытливым взглядом.
— Николь моя?
Всего два слова в вопросительной интонации, а у меня в глазах на миг темнеет. Я даже встряхиваю головой: послышалось, наверное. Он сказал: «Николь милая»?
— Эта девочка — моя дочь? Ответь, София! — уточняет и смотрит так, что кровь в жилах стынет.
В очередной раз я немею: горло сжимает болезненный спазм. Слегка пошатнувшись, киваю. Получается как-то неловко, словно я кланяюсь ему.
Никита не понимает моих телодвижений. Трёт лоб и предупреждает:
— Только не нужно врать. Я все равно добьюсь генетической экспертизы.
Он смотрит как-то исподлобья. Я не совсем понимаю, о какой экспертизе речь.
— Николь — твоя дочь, — выговариваю эти три слова с трудом и опускаюсь на стул. Еще минута такого напряжения — и я запросто могу свалиться в обморок. Никита продолжает стоять. Теперь он смотрит сверху. Я боюсь отвести взгляд. — Не нужно ничего добиваться. Я не вру, — мой голос звучит уверенней.
— Теперь нет, — он неприятно хмыкает. — Как ты могла ее скрывать, Соня? Зачем?
— Ты уже был женат, когда я узнала.