Ложь
Шрифт:
– Вы увегены в этом?
– Абсолютно уверена, Бело.
– Мне следовало бы встать на колени, чтобы возблагодагить Бога, потому что тепегь я могу сказать: если Ваши слова – пгавда, и Вы хотите обгести в душе покой, то я могу пгедложить Вам это...
– Но как?
– Не думаю, что Деметгио де Сан Тельмо сможет отказать Вам в газводе, ибо он обоснован. Напготив, я увеген, что он согласится на газвод по-хогошему, где только пожелаете. Стгого говогя, его поступок можно считать пгеступлением, но иногда пгеступления можно опгавдать и пгостить.
– Я Вас не понимаю…
– Ваш бгак может быть гастогнут всего чегез
– Это – правда!
– Не далее чем чегез месяц Вы будете полностью свободны, а когда Вы успокоитесь и пгидете в себя, я осмелюсь спгосить Вас: “Вегоника, Вы будете моей женой?”
– Бело, – Вероника смутилась, не зная, что ответить.
– Я знаю, что Вы меня не любите, – упрямо продолжал Бело, – но, возможно, когда-нибудь сможете полюбить и пгедпочтете меня более молодым, кгасивым и стгойным, более знатным и богатым, похожим на госкошные отели, куда я хотел отвезти Вас, и котогые Вы отвеггли из-за их госкоши и блеска. Я пгедлагаю Вам золотую сегедину, искгеннюю и вегную любовь без потгясений. Мы вычегкнем пгошлое, и в этом стагом, гомантичном гогодке на бегегу геки Вы станете сказочной коголевой, котогую нагод станет гасспгашивать о том, каким обгазом месье Бело так повезло... Вегоника, ответьте пгямо: я могу надеяться?..
– Вам не нужно надеяться, Бело, – ответила она, не раздумывая. – Я согласна на Ваше предложение руки и сердца и постараюсь дать Вам немного счастья.
– Вегоника! – радостно воскликнул месье Бело. Казалось, он был ослеплен свалившимся на него счастьем: его щеки раскраснелись, а толстые, чувственные губы, отпившие из всех бокалов, преподнесенных жизнью, и познавшие все вкусы, подрагивали от волнения. Но счастье было безмятежным лишь краткий миг: Бело заметил, как дрогнуло прекрасное лицо Вероники, и понял, с каким трудом дались ей эти слова. – Не тогопитесь с ответом, – в умудренных жизнью глазах Бело мелькнула тень сомнения, – подумайте.
– Мое решение не изменится, – твердо ответила она.
– Я больше всех хочу, чтобы оно не изменилось, и все же нам нужно подождать, – Бело поднялся. – Ну вот, а тепегь, когда Вы отлично устгоены, я должен уйти.
– Вы не будете жить в этом отеле? – удивилась Вероника.
– Если бы Вы лишили меня надежды, я остался бы гядом с Вами, а тепегь позвольте мне считаться Вашим женихом. Непгавильно, по кгайней меге, в моей стгане считается непгавильным, жить под одной кгышей жениху и невесте. Мы не в сельве, и здесь есть опгеделенные тгебования и социальные условности.
– Вы все предусмотрели, Бело! Вас волнуют вещи, которые для меня не существуют: свет, общество – для меня все это в прошлом.
– Вы пгоехали чегез всю стгану, чтобы избавить свое имя от тени подозгений, а поскольку я люблю Вас, то не имею пгава пгосить, чтобы люди думали обо мне, как о Вашем отце. А кгоме того, у меня много дел в Гио, и мне нужно пгиступить к ним, как можно скогее.
– Бело, мой единственный друг, Вы не подумали, что оставляете меня одну?
– Я буду заходить к Вам так часто, как Вы того пожелаете. Звоните в отель “Палатино” в любое вгемя, и не считайте себя связанной со мной обязательствами. Ваша сильная и отважная душа найдет свою догогу и оставит бедный кгов моей дгужбы, как путешественник, бгедущий в пустыне, должен покинуть походную палатку, чтобы отыскать свой путь, глядя на звезды.
– Бело... – растерянно прошептала Вероника.
– Я у Ваших ног, мадам, – Бело наклонился, чтобы поцеловать ей руку, а затем ушел, оставив Веронику на террасе. Девушка смотрела ему вслед, но не замечала его. Синее небо, уходящий все дальше человек, изумительно дивный вид, раскинувшийся у ее ног, – все стерлось, вмиг исчезло, расплавившись в воспоминании серых, печальных глаз, терзающих душу...
***
– Джонни! – донья Сара бросилась к сыну.
Закрыв лицо руками, убитый горем Джонни рассказал родителям о трагедии, стоившей Вирхинии жизни. Дрожа всем телом, донья Сара прижалась к мужу и крепко обняла его. Семья Кастело Бранко собралась в небольшом зале суда, где Джонни предстояло заполнить протокол. Неподалеку судебный медик осматривал искалеченное тело совсем еще недавно счастливой невесты.
– Боже мой, господи, Боже мой, как это ужасно! – твердила побелевшими губами донья Сара.
– Иногда судьба оказывается самым неумолимым и безжалостным судьей! – покачивая головой, задумчиво промолвил дон Теодоро.
– Нет, папа...
– Не считай себя виновным, ты ни в чем не виноват! – донья Сара подошла к сыну, прервав его на полуслове. – На всей земле нет человека лучше тебя. Не кори себя, или я умру от угрызений совести из-за того, что подтолкнула тебя к этой нежеланной свадьбе. Я была слепа и глупа, и смерть Вирхинии лежит на моей совести, а не на твоей.
– Довольно, Сара! – прервал жену дон Теодоро. – К чему терзаться и доводить себя до исступления, если ничего нельзя исправить? Нужно успокоиться и посмотреть на вещи трезво, не впадая в крайности. Давайте смотреть правде в глаза: мы все стали жертвами чудовищной лжи. Скверный поступок Вирхинии был подобен камню, брошенному с высоты. Он упал и рикошетом задел и тех, и других. Совершая плохой поступок, никто не знает, к чему он может привести, и какова глубина его последствий. На этот раз жизнь оказалась справедливой, и самой большой жертвой оказалась истинная виновница всей этой кутерьмы, этого скандала…
Открылась дверь, и в зал вошел Хулио Эстрада. Взоры всех присутствующих сразу устремились на него.
– Судебный секретарь придет через несколько минут, – сообщил Хулио.
– Вердикт уже вынесли? – спросил друга Джонни.
– Тебя признали невиновным, – ответил тот.
– Но...
– Я поговорил с судьей и посвятил его в некоторые предшествующие трагедии детали, необходимые ему для следствия.
– Что ты ему рассказал, Хулио?
– Судья – отличный человек, давний друг моей семьи. Он и сам догадался, что к чему, так что я почти ничего и не рассказывал. Судья обещал не допустить возможные комментарии…
– Хулио, сынок, как мне отблагодарить тебя! – бросилась к нему донья Сара.
– Но я не сделал ничего особенного, все по-справедливости. К тому же, Джонни мне, как брат, сеньора, и я искренне считаю, что никто не сможет обвинить его в чем-то. Идемте отсюда... Крепись, Джонни, – Хулио положил руку на плечо друга. – Подумай о том, что все могло быть гораздо хуже.
– Это так, едем домой, – сказал дон Теодоро.
– Осталось еще одно дело, дон Теодоро, – Хулио замялся. – Мне неловко спрашивать об этом, но что делать с телом Вирхинии?