Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
От его размеренной речи и грандиозных предположений у меня закружилась голова. Флотилии космических кораблей летят во все стороны на десятой скорости света, нагруженные семенем драконов или нашим собственным. Либо мельчайшие, наноразмерные капсулы запускаются магнитными катапультами к сотням миллионов звезд, а может, парят на тончайших крыльях лазеров. Последние два варианта были навеяны достижениями современного века. Мы перемещались с Земли на Ганимед и Титан посредством светового луча, и уже не приходилось ждать, пока туда доберется корабль. Мгновенный световой переход стал реальностью для моей расы. Но тогда вставал очевидный вопрос: а почему не для них? Какого черта делает здесь этот корабль?
Намгунг излагал еще какие–то варианты решений парадокса Ферми, но я уже не слушал. Меня увлекла тайна спящего под покрывалом из живых цветов существа. Непреодолимое стремление было подобно моему постоянному желанию что–то пожевать. Мне хотелось прорваться сквозь проклятую оболочку и заглянуть в глаза этой твари. Даже если она решит меня сожрать. Ведь именно так поступают драконы, верно?
Ну, пора отправляться в постель. В темноте я чувствовал себя слабым и испуганным. От страха покрылся испариной и замерз. Пролежав так минут пятнадцать, я захотел помочиться. Выбравшись из постели, пошлепал в санузел. Вернулся после того, как тщательно протер лицо влажной салфеткой, стараясь удалить остатки пота, и обнаружил, что дверь моей комнаты приоткрыта. Из–за нее слышался никогда не смолкающий гул людских голосов и лязг механизмов, обеспечивающих работу станции. Щелчком пальцев я включил в комнате тусклый свет. На моей кровати, в соблазнительной пижаме с меткой станции на воротничке, привольно раскинулась пухленькая интриганка доктор Джендай Шамба. От неожиданности я ойкнул и подскочил.
— Что за… Что–то случилось?
— Тихо, дорогуша, иди сюда.
Она усмехнулась.
— Ты шутишь?
В доказательство своих намерений она сбросила пижаму и приподняла брови.
— Абсурд. Я раздавлю тебя, как гусеницу.
— Мыэонг–хью, здесь ты весишь не больше, чем мой младшенький.
— У тебя есть… — Я сглотнул и шагнул ближе. — У меня когда–то тоже был сын.
— Давай жить настоящим, сенсей, — совершенно серьезно предложила она.
— Я знаю, что выгляжу отвратительно, — откровенно заявил я. — И не нуждаюсь в жалости…
Она прикоснулась пальцами к моим губам, а потом, после нескольких попыток, уложила в кровать.
— Есть много способов привлечь чье–то… внимание, — сказала она.
Я протестующе хмыкнул.
— «Чувствительные губы — великое дело в долгом путешествии, не так ли, старина?» [87] — произнесла она, похлопывая меня по шее.
— Не понял…
Джендай залилась смехом — слегка хрипловатым и удивительно волнующим.
— Это цитата из старой британской классики. Мне кажется, девятнадцатый век. Возможно, и ты читал ее в детстве. «Черный Красавчик».
87
А. Сьюэлл. Черный Красавчик. Пер. А. Иванов, А. Устинова.
— Это ты Черная Красавица, — сказал я, уловив откровенный намек. — Дверь, закройся, — повысив голос, приказал я, и дверь подчинилась.
— Ты ведь нашел способ пробраться в корабль, — сказала она после того, как время потеряло значение.
Я лежал без движения и боролся с головокружением.
— Да. Возможно.
— Значит, ты настоящий полтергейст. — Она погладила мой отвратительный живот, словно это был домашний любимец, залезший в постель. — Тони тогда чуть не выбил себе глаз.
И снова раздался ее смех — горловой, возбуждающий звук.
— Не стоит меня в этом винить, — ответил я, нащупал на столике стакан с водой и осушил его. — Это все равно что уметь шевелить ушами.
В наступающей темноте я увидел, как ее уши энергично задергались. А потом зашевелились не только уши.
Но перед уходом Джендай снова заговорила:
— Принеси мне оттуда пробу. Чешуйку кожи, все что угодно, содержащее его ДНК. Только для меня, милый, ладно?
А, так вот зачем ты пришла? Я догадывался, что должна быть какая–то причина. Но ведь такова жизнь, верно?
Похожий на отъевшегося и выгнанного из норы медведя, я стоял в своем скафандре на краю раскопок при температуре в черт знает сколько градусов ниже нуля и смотрел вниз. Корабль ничуть не изменился, каждый цветок остался в том же положении, в котором был несколько дней назад, возможно, и за десять миллионов лет до этого. Если только корабль не подбросили сюда совсем недавно, как приманку для доверчивых людей. В таком случае, он мог быть моложе меня. Но вряд ли.
— Мы готовы начать по вашему знаку, сенсей, — произнес офицер по политической работе, подчиняясь команде доктора Кима и не обращая внимания на интересы ученых.
Я поднял вверх большой палец и позволил сознанию плыть по течению. Причина и следствие разъединились и начали свой долгий циклический танец этиологического искажения, поднимая бесчисленные вихри. Я стал центром закружившегося мира. Определенность потрескивала и поскрипывала. В голове зазвучало мое любимое стихотворение Джи–Хуун Чо, «Лепестки цветов на рукавах».
Скитальца длинная одежда Влажна от лепестков цветочных. В деревню у реки, где вызрело вино, Спустились сумерки.Возможно, это древнее существо попало в ловушку безвременья, известную как вино? В капкан поддельной легкости и коротких мгновений радости, вызванных соком древних ягод, еще не превратившихся в виноград? Я ощутил душераздирающую скорбь.
С уходом этой ночи В деревне ТОЙ УВЯНУТ все цветы.— Эй!
И вдруг цветы зашевелились. Метановый ветер уносил их с кормы корабля, поднимал вверх и разбрасывал в стороны. Мгновенно замороженное покрывало цветов кружилось над кораблем и падало на чужой снег.
— Стационарный экран отключен, — послышался чей–то невыразительный голос.
Я шагнул вперед, готовясь войти в древнюю тюрьму. Встретить своего динозавра, давно умершего или до сих пор живого, освобожденного от бесконечного заключения. Чьи–то пальцы схватили меня за руку.
— Не сейчас, Сэм. Для этого у нас есть специально подготовленная команда. Вы сегодня прекрасно поработали, спасибо.
Я развернулся, с трудом различая предметы сквозь набежавшие на глаза слезы. Вселенная оказалась не настолько жестокой, чтобы подослать ко мне Тони Каэтани. Этого парня я раньше не видел, хотя он и знал мое уменьшительное имя, которым я представился в столовой, и воспользовался им с небрежной фамильярностью. Какой–то мускулистый функционер из неизвестного мне подразделения вооруженных сил, с хитрой усмешкой фермера. Я согласился и стал наблюдать, как к кораблю спускается группа десантников. Думал о своем дорогом мальчике, как он бесстрашно шагнул во тьму, а затем и в огонь. И неважно, что я считал его заблуждающимся. Мне вспомнилось одно место из той книги, что я нашел в разрушенной библиотеке. В тот день, когда я сидел у закрытого гроба Сонг–Дэма, эта поэма англичанина по фамилии Киплинг поразила меня в самое сердце. Стихи предупреждали, что не будет иного утешения, кроме этого: