Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
— Нет, майор Гамильтон. Вы поговорите с техниками и найдете другое объяснение этому «забавному недоразумению».
— Другое, ваше величество?
— Да, — кивнула она. — Случилось вовсе не то, о чем нам говорят.
— Сэр, мы на месте, — доложил Мэтью Паркес.
Он командовал техподразделением в том же четвертом драгунском, где служил Гамильтон. Парадные мундиры лейтенанта и его людей в сумраке отведенной для них кладовки смотрелись нелепо. Но отсюда можно было эффективно контролировать сенсорную сеть, что опутывала дворец с окрестностями и пронизывала Ньютоново пространство в радиусе нескольких миль. Группа техников прибыла первой несколько дней назад и последней должна покинуть усадьбу.
Лейтенант показывал
— Вы знаете, кто это?
Гамильтон визуализировал все делегации, собравшиеся в зале торжеств. И облегченно вздохнул — исчезнувший принадлежал к одной из них. Слава богу, это не сверхъестественное, а самое что ни на есть земное существо.
— Он из прусской дипгруппы, один из шести охранников. У парня отменная мускулатура, как будто его специально растили телохранителем. В зале он действовал строго по канону — никакой пустой болтовни со своими, только короткие кивки. Обычно так зажимаются новички, вот только…
Вот только в поведении этого человека было нечто хорошо знакомое Гамильтону.
— Нет. Напротив, парень совершенно уверен в себе. И даже демонстрирует это. Так вы не думаете, что он нырнул в складку?
— Вот карта аномалий.
Паркес наложил на пруссака картину обнаруженных в зале искривлений пространства. Там и тут виднелись микрополости и узлы, в них многочисленные британцы прятали свое оружие. Иностранцы тоже могли бы прятать, если бы не боялись создать дипломатический конфликт. В углу, где стояла Елизавета, проглядывала только сила гравитации под ее прелестными ножками.
— Сэр, если что найдем, обязательно доложим.
— В этом, Мэтти, я не сомневаюсь. Ищите.
Паркес убрал с экрана карту и дотронулся до него. Пошла прокрутка записи.
Гамильтон проследил за исчезновением таинственного незнакомца. Только что он был, и вот его уже нет. И видно, как отреагировала Елизавета, как внезапно изменилась ее поза.
Не сказать, что Гамильтон был в ладах с техникой.
— Какая тут кадровая частота? — кивнул он на экран.
— Никакой. Постоянно идет реальное изображение, с предельно малым интервалом — это буквально Ньютонов момент, меньшего отрезка времени физика просто не знает. Сэр, мы тут весь день гостей подслушивали.
— И о чем же они говорят?
— Говорят, это нечто изящно–невероятное.
Когда королева–мать велела найти другое объяснение случившемуся, Гамильтону вспомнилась карикатура, увиденная в какой–то газете несколько лет назад. Премьер–министр стоит перед раскрытым портфелем и изумленно таращится на свою руку, не вынувшую никаких бумаг. Ниже текст:
Что хотите говорите про мистера Патела, Но он вполне достоин своего титула. Он готов принести самые изящные извинения За невероятную пропажу всех успехов без исключения.Даже ребенок знает, что выражение «изящно–невероятно» принадлежит Ньютону. Как–то раз у себя в саду он целый день наблюдал за продвижением крошечного червячка по поверхности яблока. Великий ученый, размышляя об очень малом, предположил, что предметы могут вдруг исчезать и столь же загадочно появляться на свет, когда Господь по каким–то неисповедимым причинам прекращает следить за ними. Один француз уверял: это–де может происходить и при отсутствии человеческого надзора… ну, да на то он и француз. За века набралось несколько задокументированных случаев, вроде бы подтверждающих постулат Ньютона. Гамильтон был склонен во все это верить, он вообще интересовался подобными темами, охотно почитывал статейки, приходившие на газетный планшет. Но чтобы чудо произошло здесь? И сейчас? На мероприятии государственного значения!
Майор вернулся в зал торжеств, к этому времени опустевший. Осталась только группа лейб–гвардейцев и его помощников, набранных из нескольких полков; кое с кем он был знаком еще по армейской службе. Гамильтон опросил этих людей. Все они заметили пруссака, всем запомнились его гипертрофированная мускулатура и суровая целеустремленность, и у многих при его появлении сработал внутренний детектор опасности.
Гамильтон отодвинул в сторону парочку экспертов и, не внемля их протестам, прошел и встал на то самое место, где случился феномен. Прислушался к ощущениям — вроде ничего необычного; его внутренние сигнальные устройства, механические и интуитивные, не среагировали. Он посмотрел в тот угол, где тогда пребывала Лиз, и нахмурился. Перед своим исчезновением пруссак эффективно заслонял принцессу от публики. Стоял перед ней на линии едва ли не каждого взгляда. На этом месте находиться бы телохранителю, знающему, что в зале есть убийца и он намерен стрелять.
Но это же абсурд! Пруссак не вбежал в зал, чтобы спасти принцессу. Он ни с того ни с сего оказался на нужной позиции; он стоял и оглядывался, и если кто–то ухитрился принести в зал оружие новой, неизвестной охране системы, он бы не смог поразить цель, не дождавшись, когда крепыш отойдет.
Злясь на себя, Гамильтон покачал головой. Что–то упущено. Что–то, выходящее за рамки очевидного.
Он позволил экспертам вернуться к работе и направился в бальный зал.
К тому времени огромное помещение успело заполниться людьми. Играла музыка, кружились в вальсе пары. Но напряжение чувствовалось. Очень уж аккуратно двигались танцоры, не дай бог кого задеть. Если и звучал где–то смех, то смех фальшивый. По делегациям великих держав уже разосланы бальные карты, а значит, намеченным танцам быть. И представители малых царств-государств в грязь лицом не ударят, ведь тут собрались исключительно храбрые и решительные, по крайней мере, такими они должны казаться. Если и имеются сомнения–опасения, высказывать их можно только шепотом и только между своими. Так надо для сохранения равновесия. И тяжесть этого равновесия была ощутима физически, она лежала у каждого гостя на благородном челе.
На возвышении за длинным столом сидела королева–мать, справа и слева от нее — придворные. Она одаривача гостей величавой благословляющей улыбкой, будто пытаясь внушить, что событие минувшего часа — не более чем сон.
Гамильтон шел и оглядывал зал, как, бываю, оглядывал поле боя, готовый встретить атаку в любую минуту и с любой стороны. Замечал незнакомых людей в мундирах — офицеры великих держав медленно вальсировали среди своих и временами по спиральному курсу выходили на его орбиту. Соотношение военных к посольским было три к одному (и куда только смотрит дипкорпус?) для всех стран, кроме двух. Французы, разумеется, прислали комиссаров, которые на службе всегда носили одинаковое платье, а между собой различались по сложному протоколу. Ватиканские же иерархи обоих полов, как и их помощники, были облачены в церковное. Эти пронизывали бал, подобно осколкам при направленном взрыве. И Гамильтон напрягал слух, когда на пути попадался священник, успевший ненадолго встрять в чужую беседу. Все разговоры — только о недавнем происшествии. Люди из Ватикана называли его божественным явлением; всё новые подробности разбегались по залу, как круги по воде. И был свет, и был глас! Да неужто его больше никто не слышал?
Некоторые соглашались с церковниками. Гамильтон с возражениями не лез: без профессиональной дипломатической подготовки это чревато. Ведь католики совсем недавно, какую–то пару десятилетий назад, договорились о том, что именно следует считать «нежданной милостью Господней», и папской буллой было объявлено: по мнению Иоанна XXVI, концепция имеет право на жизнь, однако требует дальнейших научных исследований. Но теперь клерикалы не сомневаются в том, что случилось чудо; впрочем, им свойственно в любом событии усматривать Божий промысел. И как же, интересно, они трактуют сегодняшний инцидент? Господь посмотрел на свадьбу с небес и одобрил ее, но решил кого–то лишнего убрать со сцены?