Лука Витиелло - другой перевод.
Шрифт:
— Два?
— У нас есть время... Я буду нежен столько, сколько тебе нужно.
Блять, и это было честнее, чем перед Богом. Если Ария нуждается в этом, мы будем заниматься ванильным сексом месяцами.
Ария улыбнулась так, что меня проняло. Это был тот вид, который я хотел бы видеть всегда.
— Не могу поверить Лука «Тиски» Витиелло сказал «нежен».
Мои люди не поверят, если кто-то им скажется, что я могу быть нежным. А мой отец, гребанный папаша, потеряет рассудок. Он бы потребовал, чтобы я отрастил яйца и избил свою жену до полного подчинения. Он никогда
— Это будет нашим секретом.
И должно им быть. Никто не должен знать. Если мой отец подумает, что Ария ставит под вопрос мою безжалостность, он тут же убьет ее. И я положу конец его мерзкой жизни, покажу ему ту жестокую честь себя, которая бежит по моим венам, но это уже не спасет Арию.
С ней ничего не случится. Не пока я жив. Я убью любого, кто лишь думать посмеет о том, чтобы навредить ей.
Ария кивнула, ее выражение лица смягчилось.
— Спасибо, что был нежен. Никогда бы не подумала, что ты будешь.
— Поверь мне, никто не может быть удивлен этому больше, чем я сам, — отозвался я.
Нежность не была моей натурой, никогда не была, и я сомневался, что кто-то еще, кроме Арии, увидит эту мою сторону.
Ария повернулась и прижалась к моему боку, положив голову на мое плечо. Я крепче обнял ее. Ария легонько вздохнула, будто бы я подарил ей гребанный подарок, позволив подобную близость. Я легонько погладил ее нежную кожу, ощущая успокоение.
— Ты никогда не был ни с кем нежен?
Я напряг мозг, пытаясь припомнить, когда я кому-то показывал свою мягкую сторону, единственное, что пришло в голову, - время, когда я был пятилетним мальчишкой и нашел маму плачущей в кровати, я подошел к ней, хоть мне и не позволялось заходить. Я был напуган ее слезами и коснулся ее руки, чтобы она прекратила плакать. Мама отдернула руку, и через мгновение вошел отец. Он вышвырнул меня из спальни и избил меня за то, что попытался потакать женским прихотям.
— Нет. Отец учил меня и Маттео, что подобное — слабость. И в моей жизни не было для этого места, — ответил я.
Весь мой опыт с чувствами не был чем-то, что я хотел выставлять на обозрение, даже перед своей женой.
— А что насчет девушек, с которыми ты был? — спросила Ария. Ее голос дрогнул от ноток беспокойства и ревности. Я опустил свой взгляд на ее светлую копну волос, обнаженное тело, прижатое ко мне, — элегантная, захватывающе дух прекрасная, моя. Было понятно, почему после всей истории с Грейс она переживала из-за других женщин, но у меня не было ни малейшего желания прикасаться к кому-то еще вновь. Все женщины в моем прошлом ничего не значили. Я даже не помнил большинство их лиц или имен.
— Они были лишь средством достижения цели. Я хотел трахаться, выбирал девушку и трахал ее. Это было сильно и быстро, определенно, не нежно. Я брал большинство из них сзади, так что мне не приходилось смотреть в их глаза и притворяться, что они хоть что-то представляют из себя для меня.
Ария удивила
— Единственный человек, который учил меня мягкости, — это моя мать, — сказал я, даже если слова ощущались шрапнелью в горле. Я не любил говорить о ней, даже вспоминать. — Но она покончила с собой, когда мне было девять.
— Мне жаль, — прошептала Ария, приподнимая голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Она прижала свою мягкую ладошку к моей щеке. Никто никогда так не делал до Арии. Прежде, когда видел у кого-то подобный жест, я гадал, какого черта кто-то касается чьей-то щеки и почему кому-то хочется, чтобы к ним так прикасались вместо того, чтобы им просто отсосали. Ебанная щека. Но это было приятно. Не настолько, как все остальное, но, черт возьми, все же. Глаза Арии были полны сострадания, но я не хотел заново проживать прошлое.
— Все еще больно? — спросил я, и, когда стало понятно, что она не понимает, о чем речь, я провел пальцами по ее животу.
Ария покраснела, золотистые ресницы дрогнула в смущении.
— Ага, но разговор помогает.
— Каким образом? — казалось невозможным, что простые слова могут помочь. Когда я испытывал агонию, я определенно не хотел говорить с кем-либо, тем более слушать кого-то, даже если Маттео в основном игнорировал мои желания.
— Это отвлекает, — призналась Ария, ее глаза все еще были на мне. Еще никогда она не удерживала мой взгляд так долго, и, должен признаться, я наслаждался этим.
— Можешь рассказать больше о своей маме?
Слишком многое о ней я помнил так, будто это было вчера, но ничего из этого не было радостным. Не уверен, что у меня и мамы было хоть одно счастливое воспоминание, было что-то, что не омрачено жестокостью отца.
— Мой отец избивал ее. Насиловал. Я был маленький, но понимал, что происходит. И она больше не смогла этого выносить, так что решила перерезать вены и покончить со всем.
Ария поежилась - я не был до конца уверен, от того ли, что представила, через что прошла моя мать. Я был уверен, что Ария переживала, что и ее ждет та же участь. Лишь мысль о том, что я могу сделать с Арией что-то, что творил с моей матерью отец, что Ария будет лежать подо мной такой же разбитой и перепуганной, вызвало у меня желание принять душ.
— Она не должна была оставлять тебя и Маттео одних.
Ее беспокоило это? Ария была так добра, слишком хорошая для меня, как обычно она пробилась сквозь ещё одну, очередную из тщательно выстроенных стен. Я выстраивал их всю свою жизнь, крепкими как сталь, а она сокрушала их, даже не зная об этом.
— Я нашел ее.
Ария глубоко вдохнула, ее глаза наполнились слезами. Слезами из-за меня.
— Ты нашел свою мать после того, как она перерезала себе вены?
Эмоции сжали мою грудь, но я подавил их, закопал глубоко-глубоко внутри, там, где и было их место.