Лука
Шрифт:
— Иди в уборную, — прошептал он ей на ухо. — Сними свои трусики.
Она подняла бровь, встряхнула волосами, собираясь с мыслями.
Она никогда не была с таким властным мужчиной. Какая-то часть ее предупреждала, что она не сможет вынести слишком много властности, но другая часть, та, что проснулась, когда Лука впервые появился в клубе, хотела знать, каково это.
— Почему бы тебе этого не сделать?
— Потому что, как только я доставлю тебя туда, где смогу трахнуть, я не буду сдерживаться. — Его глаза вспыхнули, и он так сильно прижал ее к себе, что у нее перехватило дыхание. —
Боже, он говорил самые волнующие вещи. Как будто его вырвали прямо из ее фантазий и сделали реальным. Она обхватила рукой его шею, наклонилась и прошептала ему на ухо:
— Сорви.
— Такая чертовски горячая, — пробормотал он, схватив ее за руку и наполовину потянув, наполовину повел к лифту из позолоченного стекла.
Лифт со свистом поднял их в длинный узкий коридор с шестью занавешенными альковами. Лука подвел ее к самой дальней от лифта занавеске и отодвинул ее в сторону, пропуская внутрь.
В алькове, отделанном пурпуром и золотом, в одном углу стояла небольшая барная стойка, а в другом — диванчик. Толстый пурпурный ковер покрывал пол. Отдельная занавеска вела на балкон. Она отодвинула ее в сторону и увидела Николь и Сисси, танцующих с друзьями Сисси возле сцены.
— Ты чувствуешь себя в безопасности, bella?
Она переводила взгляд с одной занавески на другую. Никаких дверей. Ничто не могло помешать кому-то войти прямо сюда, кроме золотой веревки, которую он повесил снаружи, указывая, что балкон был занят. Но она чувствовала, что на самом деле он задал не этот вопрос. Он хотел знать, чувствует ли она себя в безопасности с ним. Практически с незнакомцем. Даже если бы ее полицейская подготовка не дала ей навыков самозащиты в опасных ситуациях, ответ был бы тем же самым, просто потому, что он решил этот задать вопрос.
— Да.
— Сюда может войти кто угодно. Тебя это устраивает?
Ее зубы царапнули нижнюю губу. Технически то, что они делали, было незаконно, поскольку альков считался общественным местом, и даже в Неваде публичный секс считался уголовным преступлением. Габриэль никогда не нарушала закон, хотя была готова нажать на курок, когда вошла на склад в поисках Гарсии, если бы он оказал хотя бы намек на сопротивление при аресте. Она также никогда не занималась грязным, грубым сексом в общественном месте с мужчиной, которого едва знала, но она была почти одурманена пробужденным чувством, и ничто не могло остановить ее сейчас.
— Да.
— Подними платье.
Все ее тело вытянулось по стойке «смирно». Никто никогда не говорил с ней так раньше, но она хотела большего.
Не сводя с него глаз, она медленно подняла платье выше бедер, пока он сокращал расстояние между ними. Не сводя с нее глаз, он сорвал с нее трусики.
Она задохнулась, когда прохладный воздух обдал ее киску, но это только раздуло пламя ее желания. Страх и возбуждение вызвали химическую волну в ее мозгу, почти как кайф. Теперь пути назад не было, и ее рот наполнился слюной от предвкушения. Она не могла вспомнить, когда в последний раз была с мужчиной. Ее немногочисленные попытки заняться сексом после смерти Дэвида были полной катастрофой —
Но сейчас она ничего этого не чувствовала. Дэвида здесь не было. Она дала себе разрешение наслаждаться ночью вне дома. И она никогда не была так сильно возбуждена, как сейчас, ее киска была скользкой и пульсирующей, ее тело горело жаром, который не имел ничего общего со светом наверху.
Лука сбросил пиджак, и тот упал на пол. Одна рука обвилась вокруг ее бедра, чтобы обхватить попку, в то время как другая сжала ее волосы, туго скручивая их. Он притянул ее к себе и потянул ее голову в сторону, располагая ее так, чтобы она могла припасть к его губам. Она хотела этого, хотела его. Габриэль обвила руками его шею, прижимая себя к его горячему, мускулистому телу.
Он крепко поцеловал ее, и у нее перехватило дыхание, его язык скользнул по ее рту, как будто он хотел завладеть ею. В его поцелуе не было ни мягкости, ни прикосновения губ, ни шепота по ее коже. Его поцелуй был грубым и диким от голода, который соответствовал ее собственному.
Габриэль рано научилась быть сильной и уверенной в себе, что было единственным преимуществом в заботе о себе, когда зависимость ее брата поглощала каждую минуту времени ее отца и мачехи. Но иногда ей просто хотелось отпустить, позволить кому-то другому взять все под свой контроль.
Тело гудело от предвкушения, она потянулась к его поясу. Он накрыл ее руку своей, крепко прижимая к себе.
— Ты уверена, что хочешь именно этого, mio angelo (итал. — мой ангел)? Потому что я люблю, когда грязно. Так грязно, что ты никогда не вернешься на небеса.
Ей нравилось, когда он называл ее ангелом. Он словно видел сквозь ее щиты ту девушку, которой она была до смерти матери.
— Я никогда не была на небесах. — Она ослабила ремень, поглаживая тыльной стороной пальцев его эрекцию, твердую под тонкой шерстяной тканью. — Может быть, ты отвезешь меня туда.
— Искусительница, — его губы изогнулись в улыбке. — Я более чем готов принять вызов.
Он вцепился пальцами в ее волосы и с шипением выдохнул, когда она расстегнула его молнию. Его член, толстый и твердый, напрягся под боксерами.
— Вынь его, — процедил он сквозь зубы, и вены на его шее резко вздулись.
Она освободила его член от оков и медленно провела пальцами вверх и вниз по его длине. Он был горячим в ее руке, твердым, но его кожа была мягкой.
Она провела большим пальцем по головке и отпустила его, когда он издал дикий рык.
— Я буду работать пальцами в твоей киске, пока твои соки не будут стекать по моей руке. А ты засунешь свои маленькие непослушные пальчики себе под платье и будешь щипать соски, пока я буду это делать. — Одной рукой он прижал ее к стене. — Откройся для меня. — Он поцеловал ее, его губы были мягкими и нежными, когда он грубо раздвинул ее ноги.
Каждая связная мысль просачивалась из головы Габриэль, пока она пыталась примирить эти два ощущения, но, когда его пальцы скользнули между ее ног, она перестала думать и позволила себе чувствовать.