Лука
Шрифт:
Платона Буева мы давно уже "тормознули" и заменили тоже своим человеком, так же, как и вы, весьма похожим на Платона. Нет, вы все-таки похожи больше. Его же самого мы пока содержим в застенке, точнее - за стенкой, близко под рукой, и вы даже можете как-нибудь постучать ему в стенку, и, если он к тому времени окажется в настроении, то может быть, что и он тогда ответит вам тоже.
Беда только в том, что у того человека уже вышел срок годности, и он более не в состоянии исполнять роль Платона Буева. И в этом нет ничего удивительного. Нас ведь не удивляет, когда мы с тем же самым встречаемся в часах. Или, например, в электрической батарее.
Лука!
Вы, конечно, можете теперь усомниться в уме: возможно ли это, чтобы жена Платона - Зилия - не отличила бы вас от мужа, которого она, безусловно, хорошо знает, и как сделать так, чтобы не отличила?! Отвечу вам: пусть даже и так, пусть Зилия и отличит вас от Платона, вы зато можете сказать ей: "Тихо, Зилочка, - (вы-то ее называйте Зилочкой, потому что это вы тогда будете Платоном), - тихо, Зилочка, потому что я знаю, что у тебя Марк ходит в любовниках".
Правда, она может возразить, что - нет, мол, не ходит (и это отчасти будет справедливо), но вы тогда скажете: ну не ходит, так будет ходить. И тогда уж ей точно придется замолчать, потому что она будет знать, что вам действительно о ней все известно. Хотя, может быть, она еще ничего не заметит. Особенно если там не будет хорошего освещения. Ведь это даже болезнь такая, которая в просторечии называется "куриная слепота".
У каждой пчелки в мире есть своя пища, а вы только, Лука, не ешьте этих ихних шпинатов; бог его знает, что они туда могут подмешивать. Такие уж люди, что неприятности другим для них сладостны.
Впрочем, я не собираюсь теперь регламентировать в самых незначительных подробностях все ваше обычное поведение, вам ведь еще не сегодня идти к Зилии. Но завтра, может быть, придется обязательно. Поэтому поддерживайте себя в мужественном состоянии, Лука, будьте готовы к непременному исполнению долга и чаще вспоминайте о новой, высокой, малоотдаленной, заманчивой цели, славно и возбудительно замаячившей теперь перед вами.
Честное слово, Лука, иногда у нас что-то такое бывает в Академии, что все в ней делается каким-то не таким. Причем, посмотришь: вроде все в ней такое же, как обычно, и, кажется, все и на своих прежних местах, но все-таки все получается не так, как следует. И еще вовсе нельзя сказать, что бы это было бы хуже, чем прежде, что бы это как-нибудь обременяло бы жизнь. Но хотя, конечно, ничего нет хорошего, когда что-то такое вдруг изменилось при тебе, а ты даже не знаешь, отчего это.
А потом посмотришь: и через некоторое время все снова делается самым обыкновенным и привычным. Все снова становится как прежде. И вот тогда думаешь: а кому это, интересно, могло понадобиться морочить окружающих при помощи непонятно изменяющегося естества. Может быть, Марку? Неискоренимому рецидивисту некоего насмешливого сознания? Специалисту его причудливого спорта недоверчивости? Вашему другу Марку? (Хотя
Плохо только, что мы сами забыли, какими мы должны быть. Мы носим в себе неестественный образ мира, который иногда даже ни единой чертой не совпадает с задуманным. Это дает возможность разным шатким пройдохам вносить в наше устройство настоящую тьму разнообразных фальшивых мотивов, словно нетрезвому трубачу, затеявшему насолить придирчивому дирижеру на одном весьма ответственном, глубоком выступлении. (Ну, хотя бы и Марку, он тоже с другими в сравнении не лучше.)
Прав все-таки ваш друг Марк, и черт бы побрал его природную рассудительность: чем меньше остается в мире любви (а ее точно все меньше), тем больше о ней сочиняется песен. О, он тоже известная фигура у нас в Академии. Он более всего известен в Академии своими сладостными чертами, своим несомненным и нескрываемым гедонизмом во взоре, хотя он и не старается никого обманывать своей вечной и бесполезной наэлектризованностью души. Я тоже был к нему всегда благорасположен из-за этого. Вот увидите, Лука, что сделается в нем в старости нечто маслянистое...
Не подумайте, впрочем, что я собираюсь расточать панегирики всем вашим друзьям, высокие панегирики. Дружба - есть одна из основных козней цивилизованного сознания, и ее потому так охотно содержат народы для своей особенной, злонамеренной, недобросовестной корысти.
Труды человека - есть его экзамены перед миром, пристальное разглядывание их позволяет водворить того на иную ступень достоинств, почтения и славы, и равнодушное время обычно подсовывают ему в строгие судьи, самому оттого уходя от необходимых заключений.
Не позволяйте, Лука, своим именем называть народу все непонятные метаморфозы, иногда полезно укрыться и за псевдонимом, хотя, конечно, никогда не следует уклоняться от действий осмысленных, признанных, достойных, уважаемых миром. Цель, несомненно, всякого руководителя высокого ранга - всяческую травинку мира, и даже самую последнюю из них, заразить своим способом мысли. Если способ хорош, то и всякой травинке польза, и всякая травинка воспрянет, и будет тогда в мире одно благодарное склонение.
Нам теперь хотя бы пока нужны каталоги, подробные перечни всех еще неиспользованных реальностей в мире; эти-то документы позволят нам при необходимости не упустить главного, даже если это самое главное хотя бы по чистой случайности затешется в них.
Какие же все-таки полезные насекомые - пчелы! Пчелы дают мед.
Да, Лука. Если вам как-нибудь в Пассаже придется рыть окопы в полу, то не ройте их слишком глубокими. Спасение не в глубине. Бывает, глубокий выроешь окоп, и все равно не спасешься. А бывает мелкий - и все равно не пострадаешь. Спасение иногда залегает на поверхности, и его, очевидно, разыскивают не там.
Самые бескорыстные советы - те, которые сулят нам наибольшие неприятности, ими-то подкрепляется все привычное недоверие мира. И если я что-нибудь и ценю теперь, так это какое угодно чудо, совершаемое в тишине, вдалеке от всех площадей, дворов и наивных восторгов, поодаль от торговых рядов, зазывал и рекламных агентов, которые все как будто светятся фальшивым светом, ведут жизнь мошенников и лицемеров, пожинают плоды своих надувательств. В состязаниях надувательств всегда побеждают умеющие надувать и себя самого...