Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты
Шрифт:
Анфилада полузатопленных солнцем гротов окончилась, Андрей вошел в сумеречное пространство ренделя. Постоял у комингса* горловины шахты пониженной гравитации, чтобы привыкли глаза; плиты настила вокруг горловины мерцали синими искрами, по стенкам шахтного ствола бродили фиолетовые блики, и почему–то вспомнился “Фомальгаут”, на котором шахты–атриумы для межэтажных сообщений всегда были ярко освещены. Правда, атриумы* “Фомальгаута” не так глубоки. Он посмотрел на часы и понял, что неосознанно тянет время. Не хотелось быть в бассейновом зале раньше Копаева.
Автоматика, сбитая с толку неподвижностью человека, дала “окно” во весь купол ренделя. Заслоняя собой обзорное поле, стеной стояло дымчатое полушарие Титана; верхний край атмосферы нежно порозовел. Прямо над головой висел расцвеченный светосигналами ФОБ. Как летучая мышь под сводами звездной пещеры. Андрей покосился влево — на устремленный ввысь иллюминированный алыми и голубыми огнями бе–зектор* “Байкала” — и подумал, что после шуточек штурмана эта “индустриального” вида громадина, облитая призрачно лоснящимся защитным слоем стекловидного керамлита*, до смешного напоминает пучок многорегистровых саксофонов. Призрачные облака Титана и диковинно–призрачная конструкция в призрачном свете Сатурна… После солнечных гротов нужна была минута–другая, чтобы поставить все на свои места — вернуть этим “призракам” право на вещественность и, наоборот, осознать, что эффектная панорама Байкала — иллюзия, стопроцентный обман. Человек в обнимку с иллюзией тверже в ногах.
Андрей спрыгнул в атриум. Падая, услыхал, как в глубине зашумел воздух.
В карпоне* среднего яруса воздушный вихрь аккуратно снес его на финиш–площадку. Здесь тоже было безлюдно. В “окне” бокового обзора были видны порозовевшие в свете титанианс–кого утра навесные цилиндры контейнероносных и танкерных корпусов (на жаргоне техников–экзоператоров* — “минареты”). Танкерный “минарет” под номером 18 дал течь: переднюю муфту сорвало вместе с импульсным маяком, и среди грязно–зеленых потеков на облицовке желтел нарост заледеневшей пены. Химический, видимо, груз. Андрей представил себе, каково приходится каскадным системам на этапах разгона и торможения, и посочувствовал экзоператорам. Пилоты и экзоператоры хорошо понимают друг друга. Общий враг — перегрузки. Во время маневра, когда пилоту невозможно использовать все средства противоперегрузочной защиты (иначе просто не чувствуешь динамику корабельных масс), экзоператоры выполняют функции ассистентов и, бывает, тоже выходят из–под защиты. А после маневра им, беднягам, вдобавок приходится ползать по “люстре” — приводить поле битвы в порядок. Те пилоты, про которых экзоператоры говорят “наш пилот”, могут считать себя профессионалами очень высокого класса.
Андрей еще раз взглянул на часы. Пожалуй, Копаев на месте. Пора…
В глубину карпона, где светились отверстия ветротоннелей, вел пологий пандус. Разбег под уклон, прыжок головой вперед в гофрированную трубу тоннеля под номером десять, ощущение невесомости и весомый удар плотных струй воздуха сзади. Принудительный ветрополет.
Тоннель расширился, скорость заметно упала. Андрей летел вдоль прямоугольного коридора с прозрачным полом и левой стеной. Вверху и справа тянулись красочные витражи — композиция на спортивные темы. Сквозь блики на полу просматривались четыре этажа ветротранспортных коридоров — на самом нижнем плыла в обратную сторону фигурка й оранжевом комбинезоне. В спортзалах, проплывающих слева, никого не было. Команда занята работой по авральному расписанию, пассажиры покинули борт еще вчера.
Финиш–площадка мерцала синими звездами. Андрей по инерции сделал пробежку и, ощущая, как с каждым шагом набирает вес в поле искусственной гравитации, свернул в потерну с кинематическими витражами: пузатые каравеллы по–утиному переваливались с борта на борт среди крутобоких волн, и крутолобые дельфины грузно перелетали над волнами по крутым траекториям. В конце потерны сиял широкий овал. На подходе Андрей привычно сощурился. Овал распахнулся — в глаза ударило солнце…
Он прошел по тропе под глянцевито–зелеными полотнищами листьев искусственных бананов. Короткая тропа вывела на дорожку, исполосованную тенями от решетчатого навеса. Справа — деревянные жалюзи аэрария, слева — шеренга невысоких пальм. На стволах были пучки рыжеватого грубого, как медвежья шерсть, ворса и жесткие веерообразные листья. Благодаря Валентине он кое–как научился распознавать виды пальм и теперь каждый раз вспоминал, что эта шеренга состоит из “хамеропсов приземистых”. Искусственные листья бананов выглядели живыми и сочными, а настоящие, живые хамеропсы, напротив, казались отштампованными из пластиката. Красоты в них было немного. Основное достоинство — безразличие к перегрузкам (лишь бы не повыдергивало из корневых стаканов).
В аэрарии он, бросив взгляд на пустующие диванчики и шезлонги, зашел в гардеробный павильон, быстро разделся. Решетчатый потолок пропускал свет и тепло, в павильоне стоял запах нагретого дерева. От жалюзи веяло прохладой — он чувствовал это голыми ногами. Холодок натягивало из бассейна. Температура воды наверняка ниже нормы. И превосходно. Застегивая ремень на плавках, он поглядел в щели между пластинами жалюзи. Сквозь прозрачную воду желтело дно. Противоположной стенки бассейна не было видно, потому что блеск натуральной воды сливался там с блеском иллюзорной лагуны атолла; на круговой песчаной косе торчали высокие пальмы. Непривычно тихо в бассейне — ни единого всплеска.
Из аэрария он выбрался по винтовой лестнице на трамплин и только теперь сверху увидел Копаева. Представитель МУКБОПа лежал на парапете животом вниз, одетый и, подперев голову кулаком, смотрел в воду. Андрей невольно перевел глаза на то место, где вчера был пляж, и глазам не поверил. Вчера (сразу после корректировки орбиты) он сам наблюдал, как трое сменившихся с вахты парней, весело орудуя пневмохоботами монитора, наваливали в пляжное корыто гранулированную пластмассу, и потом, когда он, потеряв терпение, спрыгнул в бассейн (еще не залитый даже наполовину), они кувыркались, опрокидывая друг друга на кучи пластмассового гороха, голые, в плавках, и громко вопили, потому что “горох”, извлеченный из нижнего бункера, не успел прогреться и был как лед. А сегодня насыпка куда–то исчезла.
Копаев увидел его, помахал рукой. Одетый Копаев и оголенный, словно ограбленный пляж вызвали чувство досады. Он раскачал доску. Сильный толчок. Тройное заднее сальто, всплеск. Вода была ледяная, как в проруби. Чувство досады прошло.
— Здравствуй, — сказал Копаев. — Доброе утро.
— Привет. — Андрей ухватился за поручни трапа, выпрыгнул из воды. Оставляя на парапете влажные отпечатки ног и роняя капли, подошел к Аверьяну Копаеву. Увидел портфель — обыкновенный дорожный портфель — и подумал: “Уж не попутчика ли я себе приобрел? Или, может быть, компаньона?” Сел и спросил: — Так о чем разговор?
— Голый одетого не поймет, — без улыбки пошутил Копаев и стал раздеваться. — Мокрый сухого тем более. — Он бросился в воду. Шумно поплыл к трапу, вылез. Андрей смотрел на него. Копаев ладонью смахнул капли с лица, сказал: — Я сейчас… — Пришлепал, фыркая, сел рядом и зачем–то пригладил мокрые светлые волосы. — Мне представляться не надо?
— Нет, — сказал Андрей, — не надо.
— Вода ледяная, некому подогреть… Я, видимо, должен перед тобой извиниться.
— За холодную воду?
— За слишком ранний телевизит. Я ведь новичок и… Ну, словом, не все еще тонкости корабельного этикета мне…
— Ладно, оставь.
Андрей смотрел на иллюзорный ландшафт. Листья несуществующих пальм пошевеливал несуществующий ветер. Искусственное солнце уступало по яркости настоящему, но справлялось со своими обязанностями неплохо, давало хороший загар. Рядом сидел хорошо загорелый Копаев, который неплохо справлялся с чужими обязанностями (штурман считал Аверьяна одним из лучших координаторов). Служба космической безопасности, надо признать, добротно готовит и конспирирует своих людей.
— До старта люггера два с половиной часа, — проговорил Копаев. — Давай думать, кому лететь на Япет.