Лунный плантатор
Шрифт:
— Я к тому, — сказал Родик, — Что, кто-то на этом делает колоссальные деньги.
— Делает, — согласился Вадик. — Хотя, по правде сказать, в большинстве своем копия ничем не отличается от оригинала. Различия может обнаружить только спец по этому делу.
— И картины в музеях — подделки?
— Извините, — обиделся Вадик. — Не подделки, а копии! Но, копируют все, что имеет хоть какую-то ценность! В мире рисовальщиков четкое разделение труда, — пояснил Кулебякин. — Я, например, специализируюсь на подделке… — Кулебякин запнулся. — На копировании документов. Есть рисовальщики изготавливающие копии картин. Есть «ювелиры». Есть «скульпторы»… И все такое…
— А, что? — поинтересовался Родион. — «Данайя» в Эрмитаже, которую кислотой облили тоже была не настоящая? В смысле копия?
— Не-а, — отрицательно покачал головой Вадик. — «Данайя», то как раз была настоящая. Поэтому и переполох такой поднялся. Ее вскоре собирались в штаты продать. Один питерский рисовальщик уже над копией работал… Да вот беда случилась… А мое дело маленькое. Я документы копирую. Я, так сказать, — Вадик улыбнулся. — Интеллектуальный, высокохудожественный ксерокс!
— И много вы изготовили таких копий? — спросил Оболенский, кивнув на альбом с «рисунками».
— Много, — уклончиво ответил Вадик. — Жить-то на, что-то надо?
— Профессиональная тайна рисовальщика? — усмехнулся Родион.
— Угу, — кивнул Кулебякин. — Зачем вам знать? И все такое?
— Действительно незачем. Что я — налоговый инспектор, что ли? Мне просто интересно.
— Ну… Если интересно… И все такое… То, множество я всяких указов царских переделал и прочих автографов, — с гордостью сказала Вадик. — Начиная от Владимирской Руси, и по нынешний день. С пергаментом могу работать, с берестой… Это с одной стороны. А с другой документы на защищенной бумаге. С водяными знаками, там, и голограммами разными…
Письма рисовал… Например весь цикл писем Пушкина к Наталье Гончаровой — моя работа.
А Пушкин такой шалун был, — мечтательно произнес Кулебякин и зажмурился, словно вспомнив работу над письмами Поэта. — Такой шалун… Такие закавыки на полях выделывал… Рисуночки рисовал, просто стыд! И это в письмах к любимой женщине!
Потом, мне приходилось «Войну и Мир» толстого копировать. Третий вариант. Ну — это рутина сплошная! Пять тысяч страниц скорописного текста!
Вообще в моем деле самое сложное сделать копию бумаги на которой автограф размещается. Долго приходится возится с синтезом целлюлозы, слои фильтровать, добиваясь эффекта старения… Вам интересно? — спохватился Кулебякин.
— Очень интересно, — ответил Родик. — У вас, что, есть своя химическая лаборатория?
— У меня? Да какая это лаборатория? Так — баловство с микроскопом… — Вадик встал, подошел к шкафу и распахнул обе дверцы.
Внутри, вместо вешалок с одеждой и полок с постельным и прочим бельем на широкой столешнице стоял: микроскоп, спиртовая горелка со змеевиком, портативный компьютер от которого к микроскопу и каким-то другими электронным устройства тянулись змеевидные жилы проводов.
На узких полках в беспорядке, а точнее в порядке ведомом только Вадику Кулебякину, стояли склянки и колбочки с какими-то жидкостями, коробочки с порошками, ванночки, бутылочки, резинки, пипетки, сверкающие хромом инструменты похожие на хирургические. Тут же лежали стопки картона, бумаги, кожи, полиэтилена и прочего картонажного материала.
Родика поразило сначала как столько разнообразных веще могут поместится в одном платяном шкафу, но присмотревшись он понял, что задняя стенка у шкафа отсутствует, а за самим шкафом находится широкая ниша, служившая некогда дверным проемом. Вход в соседнюю комнату замуровали, а ниша осталась и поэтому шкаф внутри был в несколько раз больше чем снаружи.
— Вот, извините, — смущенно произнес Кулебякин. — Рабочее место рисовальщика. Это так, ерунда. Если мне нужны какие-то серьезные исследования, то я делаю их на работе. Я тут на пол ставки в НИИ «Спецматериалов» работать устроился. Там-то техническая база получше! И все такое…
— Все равно, — сказал Родик. — Впечатляет, гражданин Кулебякин! А на самом деле вы не такой божий одуванчик, каким хотите сразу казаться! — заметил Родион.
— Опять вы про одуванчик, — обиделся Вадик и произнес, глубоко вздохнув. — Одуванчики — особый случай. Я их люблю и они меня любят… Вот… Извините…
— Это вы меня, Вадим, извините, — поспешил оправдаться Родик. — В жизни каждого человек есть место хобби. Вы любите лакированные одуванчики и картины в банках? Ради бога! Кто вам запретит? Я люблю шелест банкнот и по характеру этого шелеста на слух могу определить номинал купюры. Кто мне запретит? Никто! Это мое хобби! Правильно?
— Наверное, — Вадик робко пожал плечами. — Вы хотите заказать мне какой-нибудь рисунок? — спросил он.
— Хочу, — сказал Родион. — Очень хочу. Даже не знаю, что я бы без вас делал!
— И какой?
— Да пустяки, — отмахнулся Родик. Судя по всему, для вас, рисовальщик Кулебякин, это сущие пустяки. — Мне нужна обычная дарственная.
— Заверенная, — спросил Вадик.
— Естественно!
— Нотариусом?
— Нет.
— А кем? — оживился Вадик.
— Да ерунда, — улыбнулся Родик. — Иваном Грозным. Государем Иваном Грозным, — поправил он себя.
— Интересно, — глаза Вадика блеснули. — У вас есть оригинал?
— К сожалению нет, — Родик развел руками.
— А, что у вас есть? Копия? Фотография? Ксерокопия? Эскиз?
— Ничего этого у меня нет, — сказал Родион. — У меня есть только текст документа. Я так подозреваю. — Родик понизил голос. — Что оригинала в природе не существует, — произнес он как бы по секрету. — понятно?
— Так это «мифок»! — обрадовано воскликнул Вадик Кулебякин. — обожаю такую работу!
— Какой еще «мифок»? — спросил Родик.
— «Мифический документ»! — глаза Вадика загорелись. — Работа для настоящего рисовальщика! Это такой документ, которого на само деле не существовало, но в историю он вошел как якобы действительно существовавший. Например — «Письмо казаков турецкому султану». Миф чистой воды — «мифок»! А многие, даже маститые историки, считают, что это письмо действительно было написано! Мне даже приходилось делать копию с этого «мифка», как якобы с оригинала. Вот. Извините…
— А чему вы так обрадовались? — поинтересовался Родик.