Львиное Око
Шрифт:
— Она никогда не закончится.
— Луи! Ты болен и подавлен. В Испании все уверены, что вот-вот наступит мирное время.
— И они знают, кто именно победит?
— Да нет. Но уверены. Иначе и быть не должно.
— Чушь! Боши пустят в ход свои морские чудовища, и Америке придется вмешаться. Возникнет новая волна кошмара. Повсеместный голод, суда, потопленные во всех частях океана, и вдобавок реки американской крови и горы трупов. И вновь война на изнурение. Пока Западу не придет конец. Белая раса погибнет. Христос снова умрет, на этот раз навсегда.
Пальцы, массировавшие мне шею, одеревенели.
— Бернар убит? — интуитивно поняла Герши.
—
— Ох. — Наступила пауза, потом пальцы ее заработали вновь. — Я буду ухаживать за тобой, Луи, и ты поправишься.
Своими пальцами она рвала мне сердце на части. Все мы обречены на смерть, и если она предала пятьдесят тысяч моих земляков, пусть даже Бернара, какое это имеет значение? Я не хотел, чтобы она умерла. Я трусил.
— Ты поедешь в Брюссель с поручением Ляду? — спросил я, желая окончательно убедиться в ее предательстве. Господи, пусть она признается.
— Мата Хари меняет костюмы, а не обличье, — с раздражающим высокомерием ответила Герши. — Я убедилась, что Ляду ошибается. В Бельгии от меня не будет никакого проку. Мне хотелось бы послужить Франции, только что толку. Я не могла этого выдержать, Луи. И поэтому сбежала.
— От кого?
— От вас. От вас от всех. От войны.
— Ведь мы тебе рассказывали все, верно?
— В том-то и дело, что все! И совершенно напрасно. Зачем вы это делали? Вы слишком многое мне поверяли. Я не стоила вашего доверия!
Мата Хари была Х-21. Ляду мне это доказал. Возможно, те пятьдесят тысяч французов погибли оттого, что мы рассказывали ей обо всем. Не только о пережитом ужасе, но делились и секретами, завороженные внимательными влажными глазами, шептали ей в настороженные уши, спрятанные под густыми темными кудрями. Я рассказал ей обо всем. Как и Бернар. И Бернар погиб.
Каким образом могла она продать наши секреты? Что я знал о ней или о женщинах вообще? Возможно, она убедила себя, что Германия должна победить ради нашего же блага? Герши всегда была готова поверить в то, что было ей выгодно. Я являлся свидетелем того, как алчность она называла любовью. Прежде чем Ляду представил мне доказательства, я полагал, что Герши слишком ограниченна и не может заниматься тем, на что намекал Ляду. Но было ли это ограниченностью или же отсутствием наводящей скуку образованности? Какой же я глупый. Она необразованна, но лукава и проницательна.
Как я мог недооценить ее? Она не умела танцевать, но убедила зрителей, что умеет.
— Ах, папа Луи! — Вырвавшись у нее из рук, я повернулся и посмотрел на нее воспаленными глазами. — Как ты думаешь, если я очнусь от всего этого, если буду преданна, Бобби-мой-мальчик вернется?
Опешив, я не смог ей сразу ответить.
— Ведь он по-настоящему любил меня и может вернуться ко мне после того, как война окончится и дети его вырастут. Я пойму, почему он не оставил их раньше. А пока я жду его, мы откроем свою школу. Как мы с ним заживем, правда? У нас будет дом с садиком.
— Неужели ты действительно веришь, что такое может произойти?
Вдруг жалобно скривившись, Герши проговорила:
— Папа Луи, я была такой дрянью.
Сейчас она признается, и все станет на место.
— Что же ты сделала, Мата Хари? Рассказывай!
— Не проси меня об этом! — повесила она голову.
— Рассказывай!
Ожидая, что она признается, я понял, что мне не станет легче. Если я услышу из ее собственных уст, что она виновна, мне не обрести покоя. Ради блага своей родины я солгал Герши, я предал ее, и, если она умрет, я стану ее убийцей.
Надо выполнять
Это не ложь, если служить правому делу, убеждал я себя. Ты лжешь, когда говоришь неправду.
Если ты убиваешь, ты убийца, даже если ты прав стократ.
Нельзя предать во имя верности чему-то, не став предателем.
Преданность — тонкое чувство. Более всего я был предан родине и своему другу, который пал за отечество. Но, принеся Герши в жертву этому чувству, я сам стал предателем. Она была моей девочкой, моей любимой, моей дочерью, а я целых тринадцать лет был для нее папой Луи. Не будет мне прощения до конца моих дней. Ведь я предал собственное сердце.
— Рассказывай!
— Я любила многих, папа Луи: и Руди, и маленького Схопейса, и Григория, и тебя, и Шестьдесят два дюйма динамита. Дело было совсем не в браслете Андраша, честное слово! Он покорил меня розами! Разве возможно не полюбить человека, который подарил тебе столько роз? Всей душой я любила Бобби-моего-мальчика. А потом… полюбила Франца. Правда. Он был такой красивый. Это был демон, он владел мною, ужасно ко мне относился, унижал меня, заставлял делать отвратительные вещи, но я его любила. То, на что я пошла ради него,не сделало меня дрянью.А потом я приехала к вам в Виттель с опустошенным сердцем и стала любить всех.Всех до единого. Мне хотелось дать каждому из вас частицу моей души. Ты понимаешь? Я пыталась утешить каждого, которого я любила, ведь ему придется вновь вернуться в ад. Но, Луи, ничего хорошего в этом не было. Я перестала любить всех, потому что все — это слишком много. Какой прок от такой любви? Мне захотелось поехать в Германию, Австрию, Россию, Венгрию, Турцию, Болгарию и Англию, чтобы расточать свою доброту. Всем, кому приходится сражаться в этой страшной войне. В каждой войне есть две стороны, лучше меня этого не знает никто. Я не могла больше вынести такую муку. Потом появился Ляду — я испугалась. И убежала. Сбежала в Испанию. Где нет войны. Чтобы почувствовать себя в безопасности и уюте; чтобы любить лишь самое себяи забыть обо всем. Я была в безопасности и любила себя, жила веселой жизнью ради красивых вещей. Меня обуяла алчность — и я стала дрянью. Ах, Луи, я спала с мужчинами, чтобы не оставаться ночью одной и не видеть снов. Затем стала брать деньги. Спала с мужчинами, чтобы заработать денег.Как последняя шлюха.
Неожиданно для себя я протянул руку и погладил ее по голове. Неужели она призналась в одном грехе, чтобы не признаваться в другом? Понимала ли она до приезда в Виттель, что она не просто играет роль шпионки в нескончаемой войне, а посылает людей на погибель? Уж не потому ли она спала со всеми, кому была нужна, в том числе и с Бернаром?
— Теперь все позади, Луи. Я больше никогда не стану дрянью.
— Слишком поздно.
— О нет, не поздно. Ты позаботишься обо мне, а я буду заботиться о тебе.
— Возвращайся в Испанию, — простонал я. — Возвращайся немедленно.
— Чтобы снова стать дрянью? Нет, голубчик, нет. Получив твое письмо, я знала, что поеду к тебе, хотя и перепугалась до смерти, Луи. Но я поняла, что все-таки приеду, потому что ты мой папа Луи и твоя Герши любит тебя. Видишь, я не такая уж дрянь. Добро сильнее зла. Истинная любовь сильнее любого другого чувства. Ты понимаешь? Война кончится. Мы с тобой создадим школу. Бобби вернется и женится на мне!