Лягушки
Шрифт:
И Ковригин стал смотреть.
Сначала на то, что было внизу, а не на стенах. Он и раньше посматривал на сани, на каких торжествующий крестьянин обновлял путь. Отчего было в городе телег для обозов не устроить и производство карет и саней? Сани же, вызвавшие интерес Ковригина, музейной табличкой рекомендовались как "масленичные", в них катались с горок в Масленицу. Это было произведение столяров и резчиков по дереву, следовавших какому-то известному им образцу, может, французскому, времён барокко. Но зачем в виноградных краях были нужны сани? Не от карет ли графа Турищева переехали на журинские сани завитки барокко? Может, и обозы здешних телег напоминали о временах Короля
Мысли о стуже, темени, спячке и людском стремлении к теплу и празднику природы возникали у Ковригина и при осмотре синежтурских подносов. Вряд ли на самом деле они могли служить подставками для самоваров и чайников. До того сами по себе были хороши и забавны, что рука хозяйская наверняка не посмела бы заслонить их другими предметами, куда разумнее и приятнее было бы пить чай вприглядку с весёлыми и грустными картинами на стене. В отличие от лубков в них была некая основательность степенной вещи, и не было разлитой в сюжетах лубков назидательности. Кстати, нередкими оказывались на подносах и зимние сцены. Катание на санках, игры в снежки, движение в запорошенной зелени сосняка обозов с дровами и вроде бы с сеном. Немало было сцен исторических, с личностями известными. А в последних работах возрождаемого промысла угадывались сюжеты из истории новейшей, и даже вызванные нынешними сериалами или какими-то местными синежтурскими событиями.
Джентльмены Острецова вынуждены были что-то разъяснять китаянкам.
— Есть у меня одно предположение, — прошептала Антонова, — о Лене… Но оно худшее из предположений, какие могут быть…
Ковригин прижал палец к губам. Потом указал на ухо. И тут же ему пришлось произнести:
— А вот и наша Хмелёва!
И действительно, прямо над ними на стене был размещён поднос с Хмелёвой - Мариной Мнишек в левом углу. Будто бы в традициях классицизма Петербургской Академии Художеств с сюжетами из "Илиады", изображался эпизод с Мариной-воительницей, заставившей в Дмитровском Кремле заробевших рыцарей Тушинского вора пойти в атаку на врага. Картина на подносе чуть ли не в метр длиной заставляла вспоминать и об известном полотне Делакруа. Но наша героиня не имела над головой знамени, ей хватило и сабли, и вышла на ратный подвиг она в гусарском бархатном костюме.
Надо сказать, что в связи с особенностью формы синежтурских подносов, в отличие от жостовских — круглых, с их волшебными и зловещими цветами, здешние, крупные, овально-продолговатые подносы располагали к изображению на них шествий, церемоний ("Лучшие люди Синежтура приветствуют Александра-Освободителя"), долготерпеливых движений масс ("Обозы, обозы, обозы…"). Марина Мнишек, кстати, появлялась на нескольких подносах (до того, значит, стала популярной в Синежтуре), но всегда в сопровождении либо во главе молодецкого воинства или тушинского сброда ("мы длинной вереницей…"). Птица была не синяя, а чаще — красная, но и за ней шлялись куда-то и неизвестно зачем толпы. Какие зовы гнали их? Не было на подносах, хотя бы допущенных на стены музея, сюжетов сказочных, ни про царевен-лягушек, ни про аленькие цветы, ни тем более про заморских дитятей чудес — Золушек, Людоедов, деревянных мальчуганов, это Ковригина удивило, и он попросил Веру Алексеевну в своём тексте это явление объяснить.
— Хорошо, — сказала Антонова.
И всё же один мифологический (или фольклорный) персонаж, покрытый лаком, отыскался. Это был коричневый дракончик о шести лапах ("дракончиком" он сразу стал в сознании Ковригина), возлежавший под шатром на диване, обитом шёлком, а зелёные существа неизвестной породы поливали его водой из леек. Вода, похоже, была горячая, от неё шёл пар. Рядом на задних лапах стояло ещё одно зелёное существо и на манер сандуновского пространщика предлагало дракону простыню. Вокруг шатра в пенных водах ("Хиросиге!") вели хоровод зелёные же существа с перепонками на лапах. Ковригин отказался признавать в них лягушек. Ну, если только такие могли быть у Аристофана…
А на голове коричневого дракончика блестела золотом корона с мелкими зубцами.
— Это что за фрукт? — спросил Ковригин.
— Вы успели заметить, — сказала Антонова, — что в отличие, скажем, от Палеха и Мстёры, наши художники не считали нужным иллюстрировать сказки. И вот только этот дракончик с золотой короной… И о смысле его гадают двести лет. У Хозяйки Медной горы в услужении были ящерки. Возможно, в горах Железных вместо ящерок служили дракончики… Или вот вы знаете о мелких драконах, украшавших или стороживших китайский Монплезир Екатерины, они могли вызвать у графа Турищева желание подражать… Иные же утверждают, что такими были древние здешние василиски…
— Звали ли как-либо этого удальца с шестью лапами? — спросил Ковригин в надежде услышать "Тритонолягуш" или "Костик".
— Название ему — "Тот, чье имя произносить нельзя", — серьёзно сказала Антонова.
— Это уже нечто шаманское, — сказал Ковригин.
— Однако это так, — сказала Антонова.
И Ковригин понял, что далее говорить о "Том, чьё имя произносить нельзя" было бы делом бессмысленным, только приезжие (или проезжие) невежи досужим и, стало быть, пустым интересом могли вторгаться в чужие устои и тем самым создавать осложнения или даже опасности людям, принявшим в детстве и всерьёз предания и каноны родной стороны.
— Тот, чьё имя произносить нельзя, — повторил Ковригин. — Это даже не от шаманов. А от ацтеков. Или майя… Да, кстати, а дебютантка Древеснова ещё не появилась на подносах?
— Ещё не сподобилась, — сказала Антонова. — Но появится. Раз вы на неё поставили.
И она заулыбалась. Возможно, предлагая о серьёзном более не говорить.
— И вот ещё что, — сказал Ковригин. — На одном из подносов, привезённых Острецовым в Москву, в углу летал воздушный корабль, похожий на дирижабль. Что-то здесь я не вижу никаких кораблей…
— А вон там, — указала глазами Вера Алексеевна, — висит поднос "Встреча Александра с Наполеоном в Тильзите", там, пожалуйста, присутствует ваш воздушный корабль.
Действительно, присутствовал в тильзитском сюжете воздушный корабль. А встреча в Тильзите произошла в 1807 году. И был тогда Тильзит городом прусским.
— А в новейших сюжетах, — продолжал интересоваться Ковригин, — есть ли дирижабли?
— Что вас так волнуют дирижабли? — удивилась Антонова.
— Ваш город — обозостроителей, — сказал Ковригин. — Ямской тракт. Телеги, сани, кареты. Средства передвижения. Почему бы теперь и не дирижабли?
— Есть и на новых подносах воздушные корабли. Но странных форм. Вон на той стене поднос с Маринкиной башней…
Ковригин направился было к указанному подносу, но зазвонил мобильный.
— Слушаю, — сказал он. И услышал: "Пошёл в баню! И немедленно! Мужик, тут же иди в баню! Иначе для тебя кончится пар!"
Движение к подносу с Маринкиной башней и дирижаблем над ней Ковригин приостановил. Сказал:
— Вера Алексеевна, извините, ради Бога! Надо срочно идти по делам. Спасибо за путеводительство. Надеюсь снова появиться в музее.