Лягушки
Шрифт:
— Темните вы, Эсмеральдыч…
— Между прочим, уважаемый Александр Андреевич, — сказал чистильщик, — в прошлый раз я вам ни про какую Древеснову ничего не говорил. Я и не знал, что она в Синежтуре есть. Я лишь советовал вам не заклиниваться на таких личностях, как Хмелёва или Ярославцева. Теперь вы хотите что-то узнать о Древесновой, но мне нечего сказать о ней. Древеснова — ваше изобретение.
— Вряд ли, — мрачно сказал Ковригин. — Но о ставках-то я услышал именно от вас. И до сих пор не могу выяснить, в чём их смысл…
— Сам рад был бы знать, в чём их смысл и к чему они приведут, — воскликнул Эсмеральдыч, — но, увы, знания об этом из меня отозваны…
— "Извилины склеены, язык заколдован" — так, что ли?
— Вроде того, — кивнул Эсмеральдыч. Шипение раздалось из будки Эсмеральдыча.
На мгновение Ковригину почудилось, что шипение это происходило и не из Эсмеральдыча, а из некоего мелкого бесформенного существа или предмета, сменившего чистильщика на посту при гуталине, но нет, через секунды Эсмеральдыч в картузе Лионского таможенника возродился в будке и в сознании Ковригина, строго поинтересовавшись:
— А с чего бы проезжему в Аягуз человеку запускать нос в дела чужого города?
— Хочу наладить здесь производство дирижаблей, доступных среднему классу, — сказал Ковригин. — Вы-то, небось, сюда на работу на дирижабле прилетаете?
— На каком ещё дирижабле! — возмутился Эсмеральдыч, а Ковригин почувствовал, что впервые в беседах с ним чистильщик обуви растерялся. — Какие тут могут быть дирижабли? Гуталину не желаете?
— Не употребляю, — сказал Ковригин.
А Эсмеральдыч снял крышку жестяной банки, посыпал чёрный крем приправой "Вегета" и столовой ложкой стал ублажать свою плоть.
— Есть и новейшие средства ухода за обувью, — сказал Ковригин.
— Они для рекламных пауз и прокорма нищих актёров, — поморщился Эсмеральдыч. — И запах их отвратителен. А я — консерватор, мне мил старый добрый гуталин.
И было видно, что он наслаждался старым добрым гуталином, покрякивая от удовольствия, облизал первую жестянку, выкушал вторую, эту — полив коричневой жидкостью из фляжки, принялся за третью банку… Ковригин подумал, что вот-вот случится новое преобразование Эсмеральдыча (впрочем, новое ли и преобразование ли, минутами раньше Ковригина мог ввести в заблуждение оптический обман), и Эсмеральдыч зашипит или закурлыкает. Или примет его, Ковригина, за афроамериканца. Однако метаморфоз не произошло. Просто, видимо, наступил обязательный для распорядка дня Эсмеральдыча момент кормления. Или же поеданием гуталина Эсмеральдыч пытался истребить в себе растерянность. Либо даже страх.
— И выходит, что у вас обувь неряшливая, — сказал Эсмеральдыч (успокоился, стало быть). — Хотя человеку, ползающему подземными ходами и тайниками в стенах, и гуталин не обязателен…
— Именно. Предпочёл бы банки с икрой, — сказал Ковригин. — А на столовые ложки согласен. Но что-то вы сегодня ко мне не расположены. Нежели из-за гуталина? Или из-за неряшливой обуви?
— Я принимаю любые людские особенности и чудачества, — сказал Эсмеральдыч. И запустил в левую ноздрю откормленного дождевого червяка. Тот подёргался, будто протестуя, но сейчас же сам ввинтился в мокроту ноздри. — И в чём же, скажите на милость, выразилось мое сегодняшнее нерасположение к вам?
— Ни одной подсказки. Прежде вы были щедры на подсказки. Нынче ни одной…
— Так уж и ни одной?
— Ну, если только принять во внимание слова о коротком дне в парных города и о том, что в "Лягушках" имеются серные и восточные бани… — сказал Ковригин. — Но эти сведения не особо важные…
— Стало быть, вы были не слишком внимательны сегодня, и вам впрямь следует уезжать из Синежтура, — сказал Эсмеральдыч. Слова его тут же были искажены спазмом или всхлипом, сменившимся чиханием, от чего будка затряслась и будто сдвинулась с места, подтвердив способность предметов ходить ходуном. Отчихавшись, Эсмеральдыч принялся похихикивать и будто млел от удовольствий: — Знает дело, стервец! Щекочет дерзко, но ласково. Способный нынче попался!
— А вот в Москве входят сейчас в моду виноградные улитки, — сказал Ковригин.
— Эко дело! И в Журине, говорят, Турищевы разводили улиток. Да что толку! Вот и поезжайте в свою Москву! Там ваше место. Там ваш пост. Там уже началось шевеление. Лохматый зашевелился… А в красные бархаты не верьте…
На часозвоннице Верещагина у Плотины колокол принялся напоминать гражданам о ходе календарного времени.
— Вы меня заболтали! — возмутился Эсмеральдыч. — Из-за вас ни один клиент ко мне не подошёл.
— А козлоногий со свирелью вовсе не пользуется обувью, — сказал Ковригин. — Как и некоторые иные существа…
— Что ещё за козлоногий? — насторожился Эсмеральдыч. — И что это — за иные существа? У нас все нуждаются в обуви. Даже ваша Древеснова!
— Что вам далась эта Древеснова? И с чего вы взяли, что она — моя? — обиделся Ковригин. — И чем она так напугала город?
— Всё, — сказал Эсмеральдыч. — Лавка закрывается. Замечу лишь, что серные бани в "Лягушках" радуют любителей не каждый день. Да и то — не всех. Адью…
И железная будка (не исключено, что и чугунная) гуталинщика мгновенно сложилась, вмялась в землю и исчезла, оставив на городской проплешине в примятых обесцвеченных травинках жирного дождевого червяка. Червяк полежал под снежной крупой, выразил неудовольствие, убрался под травинки и пропал. На месте его пропажи не ко времени зажелтел пышно-крепкий пока, с сентябрьской клумбы, цветок ноготка.
55
Стало быть, серные бани в "Лягушках" не для всех и не каждый вечер.
Об этом было сообщено в конце разговора.
В начале же его Эсмеральдыч не делал никаких оговорок. Мол, есть хорошие серные бани после девяти вечера. То есть рекомендовал их в связи с интересом Ковригина к баням и парным. И никакого раздражения появлением проезжего не выказывал. Но потом стал вредничать. Из-за чего? Из-за Древесновой? Однако шипение было произведено Эсмеральдычем (или кем там?) не в связи со словами о Древесновой.
Эсмеральдычем было высказано пожелание Ковригину быть повнимательнее. Ковригин якобы ощутил всего две мелкие подсказки. О серных купальнях. И о коротком дне в парных. А Эсмеральдыч, по его мнению, одарил Ковригина более важными подсказками и предостережениями. Чёрные шнурки. Древеснова и ставки на неё. Растерянность при упоминании о дирижаблях. Шипение Эсмеральдыча. Дождевой червяк, умелец щекотки. Неряшливость обуви Ковригина, вынужденного ползать подземными ходами и напугавшего город. Поедание гуталина столовой ложкой. И прочее, и прочее. Куча этого прочего. И что было вывалено Эсмеральдычем без всякого смысла, а что, напротив, искривлено со значением, — поди разберись! В прошлый раз Эсмеральдыч отнёсся к проезжему человеку со вниманием, даже будто бы с симпатией (имел информацию или поставленную кем-то задачу?). Сейчас же Ковригин почувствовал озабоченность гуталинных дел мастера и явные его подозрения. Совет был даден ему банальный — ехать в Москву, там Ковригину место, там — его пост. И это при знании того, что он в половине первого ночи в Москву отъезжает. Билет в кармане.