Лягушки
Шрифт:
И тотчас участие в разговоре прекратила, одарив Ковригина долгими, будто прощальными гудками.
"Всё! — расстроился Ковригин. — Помилование отменяется!" И он пошагал вниз к булыжной оторочке канала. Метатель он был аховый, учебную гранату далеко не забрасывал, и сейчас коробочка мобильника улетела от него всего метров на двадцать. Пузыри подтвердили способность мобильника тонуть, в весенне-ручейковое судёнышко он не превратился, и Ковригин мог возвращаться в Москву. Но тут он вспомнил, что среди прочих желаний, подтолкнувших его к путешествию на платформу "Речник", было и такое.
Посмотреть, что делается на месте прибрежной стоянки дирижабля-ресторана "Чудеса в стратосфере", и углядеть, не бродит ли на пепелище какой-либо из известных ему персонажей. Нет, ничего не делалось… Впрочем, само пепелище исчезло, а бывшая стоянка была окружена свежим сетчатым забором, в центре её поставили нечто среднее между вигвамом и юртой, рядом же подставляла себя ветрам и глазам пешеходов с водоплавателями гибкая мачта со штандартом ресторана "Чудеса в стратосфере", слова эти обрамляли изображения дирижабля и птицы, надо полагать, Феникс. "А не попугай ли это из перервинской кельи патриарха Адриана? — подумал Ковригин. — И не связан ли он с царевной Софьей Алексеевной?" Однако Софья Алексеевна по прихоти издателя на время была удалена из игровой колоды, и Ковригину, обрадовав его, явилась мысль использовать перервинского попугая в эссе, да что — в эссе, в трактате о дирижаблях. Ужо вам!
А вот шестипалубный и погоревший адмиральский ресторан возрождался с прытью и усердием. На второй и третьей палубах оголодавшие уже обедали и занимались интеллектуальным совершенствованием со здешними гейшами и ундинами. А на четвёртой палубе радовал население транспарант: "Скоро! Скоро! Может, и завтра. Турнир по спортивному покеру! С участием кандидатов в мастера. По системе Хвостенко-Кустарова и по версии братьев Крючковых".
Любование Ковригина адмиральским рестораном было прервано заплывом одинокого спортсмена, судя по температуре воды — из моржей. Морж этот начал заплыв с северного берега канала, приблизившись к ленивой яхте, экипаж её, возможно, был отвлечён истомой, морж под яхту поднырнул и минуты через две оказался как раз напротив чудес стратосферы. Из деликатности или по причине классического образования через забор дирижабельной стоянки перемахивать не стал, а доставил себя к булыжникам берега чуть правее неё. Тогда Ковригину объяснилась странность манеры плавания моржа, работал тот лишь ногами, руки держал под водой. Когда, уже на суше, пловец выпрямился и принялся стряхивать с себя капли, Ковригин увидел, что в руках у него знакомая свирель. Да и шерстяной и меховой прикид спортсмена был Ковригину знаком.
Выдув из свирели воду, странствующий эллин рванул по береговому откосу и унесся, скорее всего, в сторону Москвы.
Наблюдая за пластикой его движений, восхищаясь ими, Ковригин заметил, наконец, что созерцаниями занимался не он один. Еще на одной из горок камней сидел печальный и тихий Кардиганов-Амазонкин. Была на нем известная в садовом товариществе "Перетруд" офицерская плащ-палатка, но капюшон её Амазонкин откинул, а на голове держал красную бейсболку, презентованную ему в жаркое утро уважаемой Лоренцой Козимовной с ходовой отечественной фамилией — Шинель.
Сидел он сиротой. Загрустившей сестрицей Алёнушкой. И явно ждал чего-то.
У пронесшегося мимо него козлоногого мужика со свирелью он не вызвал ни малейшего интереса.
Впрочем, так могло показаться…
36
Дома, в Богословском, Ковригин сразу схватил "Энциклопедический словарь". Дирижаблям в нем было отведено строк не больше, чем лягушкам.
Первым делом Ковригину напомнили о том, что слово "дирижабль" — французское и означает оно — "управляемый". И все дирижёры, посчитал Ковригин, обязаны ездить управлять оркестрами на дирижаблях. Так, значит. Управляемый воздушный шар. Управляемый аэростат. И что интересно, построил первый дирижабль некий француз А. Жиффар в 1852 году. Так… Вспомнилось Ковригину, что и первый воздушный шар отправили к небесам братья Монгольфье. Хитроумные эти французы, подумалось Ковригину, и лягушек жрут, и дирижабли придумывают. Подвиги французов почему-то сейчас не понравились Ковригину. И слишком короткая история дирижаблей вряд ли могла оказаться занимательной. "Наверняка инженер Дедал с сынком-испытателем Икаром, — решил Ковригин, — подумывали и о дирижаблях. Или Архимед… Этому, уж точно, в ванне приходили мысли не только о подводных лодках, но и о воздушных кораблях…" Что уж говорить о Леонардо…
Кстати, явилось Ковригину, император Александр наверняка со смыслом присылал выписанного из Германии таинственного немца фон Шмидта в 1812 году в Москву для постройки против супостата секретного оружия — воздушного шара то ли в Тюфелевой Роше, то ли в усадьбе Воронцово. И это секретное оружие лишь для отвода глаз называлось шаром. На самом же деле строили дирижабль. Иначе к чему было выписывать немца Шмидта? То есть мысль, мелькнувшая на берегу канала, становилась убеждением. И что же получилось? Супостат Бонапарт убыл на родину и без всяких воздействий на него новейших изобретений. Не выдержал кислых щей. Но обзавелся Воздушным кораблём, тот, правда, обслуживал его лишь в двенадцать часов по ночам. И через сорок лет именно во Франции был предъявлен публике первый дирижабль. И если поразмыслить… Если поразмыслить, получается вот что.
Секретное изделие то ли на даче С. Бекетова в Тюфелевой Роще, то ли во владении Репниных в усадьбе Воронцово (может — и там, и там, и тут темнили) было уже изготовлено. Или почти изготовлено. Свирепые французы перед уходом из Москвы и дачу, и усадьбу спалили. Но с чего бы им, людям любознательного ума, притом расчётливым и скупердяям, палить добро, какое можно было вывезти и употребить себе в услужение. Недвижимость-то ладно, её не вывезешь, её и нужно палить. Многие обозы французов с ценным добром по дороге к Березине были потеряны, отбиты партизанами или гусарами, потопли в Семлёвском озере. А опытный образец дирижабля какими-то тайными усилиями, надо полагать, до Парижа всё же доволокли. Может, даже заставили его взлететь и совершить поднебесную прогулку. В Париже летательный аппарат, как полагается, разобрали до последнего болта и постарались понять особенности конструктивных решений толстобокой птицы. Естественно, была в Москве уворована вся документация, все инженерные расчёты, связанные с разработкой секретного оружия. Надо полагать, без вести пропал и инженер фон Шмидт. Может, его водным транспортом вывезли в Америку. (Но это требует ещё проверки. Оставим, как одну из версий исчезновения.) Опытный экземпляр дирижабля преподнесли императору и полководцу. Но экземпляр был именно опытным, требовал доводки и испытаний, а откуда взяться в Париже в ту пору московским умельцам или хотя бы расторопным ярославским мужикам?
Этим, видимо, объясняется и то, что Воздушный корабль не мог быть использован в борьбе с казаками Платова, и то, что он не сумел помешать появлению в Париже дорогих общепитовских кафешек типа "бистро", а главное — то, что позже он был способен являться по вызовам к Наполеону лишь в двенадцать часов по ночам. И сорок лет понадобилось для того, чтобы довести до ума московскую разработку! Сорок лет!
Такие вот случались в истории дирижабля завитки и выверты!
Ковригин ходил по квартире в волнении. Руки потирал. То и дело его подмывало рассмеяться.
"Ну, Петенька! Ну, Дувакин! — думал. — Я для тебя и для твоих заказчиков поэму напишу! С тайнами и ужасами Хичкока! Слёзы умиления потекут из ваших глаз!"
Собрался было позвонить Дувакину и доложить ему о согласии исполнить заказ. Но одумался. Спешка (или даже готовность к ней) была недопустима. Следовало создать видимость неторопливой серьезной работы с занудствами сидений в архивах и библиотеках. Да и издателя Дувакина, озабоченного играми с состоятельными людьми, стоило подразнить. Заставить понервничать даже. Может, гонорар Петенька выбьет ему пожирнее…
Тотчас же Ковригину стало стыдно. Петю-то зачем обижать или даже использовать в своих корыстях и развлечениях? Он, Ковригин, и так розыгрышем, увлекшим его, может подставить Дувакина под удар, в особенности, если у заказчиков его нет чувства юмора. Или им вообще сейчас не до смеха…
И ему ли, Ковригину, теперь развлекаться, да ещё и в надежде получить за свои развлечения гонорар пожирнее? Дела требовали отмены развлечений. Начинать их надо было с возобновления отношений с сестрицей Антониной, но как подступиться к ней, Ковригин не знал. Как будто проще всего было бы явиться к ней домой, обнять её и попросить прощения. Но она могла и дверь ему не открыть. Степень её нынешней обиды была Ковригину неизвестна. Хоть отправляй ей письменное послание с жалкостями оправданий. Мол, погорячился по глупости, делай всё, что считаешь необходимым для себя и для детишек, я же буду вашим помощником. Но тут же приходила на ум дизайнерша Ирина, способная всех порвать, а выяснять все тонкости их с Антониной отношений, Ковригин не желал. И сам не был пока готов рассказать о своих синежтурских и московских приключениях (или злоключениях), сестра несомненно пожелала бы разъяснить ей случай с прибывшей в Москву невестой Ковригина и её беременностью. Кто бы ему самому разъяснил этот случай. Так и сидел Ковригин в раздумьях. Встал, сходил на кухню, хотел отвлечь себя приготовлением борща, но понял, что пять часов кулинарского творчества на кухне не выдержит, да и свёкла в холодильнике сыскалась плохая, обошёлся бутербродами и банкой светлой "Балтики". Что-то ещё случилось на платформе "Речник", принялся вспоминать. Да ничего особенного не случилось. Ну, если только повстречался прежний перронный собеседник, предприниматель Макар, на этот раз с ведром виноградных улиток. Говорил, что на улитки есть спрос: и гурманы-индивиды берут, и закупщики из ресторанов тоже. Прошлая его затея, с разведением сначала страусов, а потом и кенгурей, доходов не принесла. И до вкуса деликатесов из них, и тем более до цен на них народ не дорос, и китайцы всюду прут, но с устройством сафари под Дмитровой что-то не спешат.