Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
Я щёлкнул пальцами – и, конечно же, в воротах возникла фигура нашего юного смуглого друга. Так он и застал нас, валяющимися на лежанках от хохота.
– Ами, выпейте чая, пока наш с вами господин будет писать письмо брату, – со вкусом сказал ему Сангак.
И доказывать, кто я такой, с этого момента мне уже было не надо.
Я покрывал буквами бумажный свиток, «Ами», почтительно молчал поодаль с чашечкой в руке, в желудке у меня уютно чувствовали себя Сангаковы моллюски, и жизнь была несказанно прекрасна.
В тот же день мы с Ян нежно простились с даосами, которые, впрочем, и сами уже готовились продолжать свой путь по городам империи.
Наверное, они забыли о нас в то же мгновение, как мы скрылись с их глаз.
На память моя подруга утащила из монастыря зеленоватый полупрозрачный полог, спасавший нас ночью от комаров.
Зачем он ей понадобился, я понял только вечером, когда мы отправились к Сангаку, отправились с тем, что у нас было, – то есть ровным счётом ни с чем. Я был в одних поношенных даосских одеждах, но Ян… Из серых даосских тряпок она соорудила себе нижнюю юбку, что-то было накручено у неё на груди. А сверху изящнейшими линиями спускался обмотанный вокруг её тела полог от кровати, прикрывавший последним своим витком плечо, как у женщин из княжеств Инда. Волосы её были уложены в три валика, на висках и надо лбом, как было принято во дворцах Светлого императора, и украшены сорванными с каменной ограды дикими белыми цветами, источавшими тяжёлый аромат.
Если бы все это проделала любая другая женщина, её осмеяли бы. Но когда Ян шла со мной по вечерним улицам, толпа затихала и расступалась.
Мы вошли под свод ворот на подворье Сангака, когда начали загораться вечерние огни. Я скромно вышагивал чуть сзади моей возлюбленной, а она безошибочно выбрала самое освещённое фонарями место – и остановилась там, чуть склонив голову и потупив глаза.
Меванча, несмотря на живот, подлетела к ней, как кошка к долго путешествовавшей хозяйке, и опустилась на колени. А потом взяла руку Ян и прижала ладонью к своей щеке.
Сангак… Сангак только смотрел то на неё, то на меня широко открытыми глазами.
А потом начался его звёздный час.
Он лично выносил блюдо за блюдом. Приготовленных на пару рыбок, усыпанных луком и зеленью. Как будто лакированные красноватые кусочки утки. Нежнейшие коричневые грибы, засыпанные жареным чесноком и переложенные девственно-зелёными стебельками каких-то овощей. И конца этому празднику не было. Ян милостиво пробовала каждое блюдо, шушукаясь с Меванчей в углу.
– Плов, – гнусаво возгласил Сангак в то мгновение, когда съесть что-либо ещё казалось уже совершенно невозможным.
– М-м-м, – зазвенел голосок Ян, погружающей пальцы (без всяких палочек, как положено на Западе) в горку дымящегося риса, источающего ароматы кумина, бараньего сала и чеснока.
В этот момент, каюсь, я расслабился, разминая во рту это столь экзотическое для южных краёв блюдо, вспоминая родной дом, цветы абрикоса и аромат сушёных дынь. И даже ехидные голубые глаза Меванчи, а также хищный взгляд Сангака, нависшего надо мной, не навели меня на мысль о том, что меня ждёт.
Сангак, закрывавший от меня свет фонарей, начал аккуратно сгребать остатки плова на блюде в кучку, которую увенчал долькой чеснока, кусочками бараньего жира и зёрнышками барбариса.
– Ошатыш, – с особенным чувством возгласил Сангак, и Меванча в восторге запрыгала на месте.
О великий Бог Небесный, сколько веков уже прошло – мой прекрасный город пережил эпоху непобедимых воинов и рушащихся храмов, породил лучших в мире музыкантов и танцоров, создал прекрасные книги и великие песни, и, наконец, победителем вступил в просвещённый век нового халифата, – а варварский обычай под названием «ошатыш» все живёт. Я бы покрутил головой в печали, но крутить я ничем не мог – сгиб левого локтя Сангака держал мой затылок в безнадёжном зажиме, а его похожая на лопату правая рука несильно, но неуклонно вдавливала мне в рот непристойно громадную горсть плова. Ян смотрела на это западное зверство с мягким и благосклонным интересом, а все находившиеся в обширном дворе согдийцы, не имевшие понятия о том, кто мы такие приветствовали эту экзекуцию радостными криками.
– А не купить ли вам целый остров, господин, – приветствовал меня на следующее утро Сангак. – Есть один выше по течению. Туда, правда, постоянно заплывают слоны. Но с ними можно договориться.
Я перестал удивляться – в этих краях возможно все. Даже договариваться со слонами.
Остров неподалёку от Цзяочжоу – то есть уже за пределами шумной столицы волшебного юга, – я приобрёл буквально за бесценок на следующий день.
ГЛАВА 29
САД НАСЛАЖДЕНИЙ
Сын Меванчи и Сангака триумфально родился через полтора месяца после нашего вселения под горбатые крыши «Золотого вока». Это событие было обставлено весьма торжественно. Ян нашла умную женщину из числа беженцев с сотрясаемого войной севера, которая, собственно, одна и сделала все как надо. Я же держал руки у мокрых висков ругавшейся сквозь зубы Меванчи, вспоминая уроки мастера Фэя (представлять себе серебристо-голубое облако, окутывающее пациента, и мысленно говорить ему: боль есть, но она скоро уйдёт, потому что ты сильнее её), – и получил потом благодарность счастливой матери. Ну, а то, что я предсказал пол ребёнка, окончательно укрепило мою репутацию даосского чудотворца.
А ещё больше она утвердилась, когда на одну из кухонь Сангака заползла змея – на вид очевидная гадюка, в полшага длиной, с треугольной головой и бурой блестящей шкурой. Я прижал её голову к земле и перехватил под челюстями левой рукой, вспоминая уроки моего бухарского поставщика ядов, затем правой рукой вставил ей в пасть кинжал и заставил раза два укусить его. Гадюку, быстро брошенную мной в плетёный сосуд, к моему полному изумлению, отнесли повару: в этих местах на кухню идёт все, и как ни странно, получается очень вкусно. Кинжал я потом омыл в белом, способном гореть вине, а вино по капле долго и аккуратно размешивал в сосуде с маслом, куда добавил потом ментол и кое-какие травы.
Яд был нужен по одной простой причине: ко мне начала течь не река, но маленький ручеёк пациентов. Большую часть я переправлял в знакомый и до сих пор дружественный мне даосский монастырь, но были и другие случаи.
Одним дождливым утром под окнами остановился паланкин, из которого буквально вынесли ужасающе важного чиновника, причём, судя по высокому росту и относительно прямому носу, – северянина. Он не мог даже сидеть. Вспомнив уроки мастера И, я заставил его наклониться, отчётливо увидел на хорошо откормленной спине две неровности на линии хребта, а затем уложил беднягу на плетёный коврик и всем весом упал на свои большие пальцы, упёртые в эти неровности, – и постарался ещё чуть повернуть пальцы вправо. «Ошибёшься – и он не сможет ходить никогда, – прозвучал в моей голове голос мастера. – Но тебе надо просто верить в себя, в то, что говорят тебе твои руки, потому что ты уже можешь многое».