Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
Но никто не задерживал группу даосов-волшебников на её долгом пути. С плотов мы пересели в Янчжоу на лодки и двинулись сложным путём на юг и юго-запад, по рекам и каналам с ровными, ещё не заросшими ивами берегами. Отличить реки от очень старых каналов было практически невозможно.
Я потерял счёт больным и монастырям. День за днём я разминал, гладил, месил плохо вымытую, измученную плоть бесчисленных подданных великой империи, размышляя над тем, расплачусь ли когда-нибудь таким образом с этой невероятной страной, которую любил давно и нежно.
Я постепенно привык к неожиданным смертям и столь же неожиданным выздоровлениям. И к тому, что нити человеческих жизней иной раз оказываются в руках таких странных созданий, как мои весёлые попутчики.
Однажды я показал мастеру Фэю на тонкую и теряющую цвет тень измождённого старика, которая уже отплывала от него. Фэй отрешённо кивнул, но тут его начали упрашивать о чём-то родные старика. Тогда даос показал мне: держи здесь. И я, дрожа от напряжения, держал руками бестелесный эфир, а старый Фэй буквально заталкивал эту тень обратно в тело, пока пациент не порозовел на глазах.
– Ещё недели две тебе даю, – отдышавшись, сказал Фэй. – Чтобы ты навёл порядок в своём доме, сделал распоряжения об имуществе и никого при этом не обидел. Ты понял?
Тот медленно кивнул.
И вот маленький городок уже совсем далеко на юге, среди тепла и громадных акаций, украшенных огненными цветами на ветвях. В наш очередной монастырь принесли на скрученных из лиан носилках странного человечка – с почти коричневым лицом и бурой татуировкой на теле. Тряпки, в которые он был завёрнут, пропитались подсохшей кровью. Рука и нога были искромсаны жутким образом, из ран торчали обломки костей. Изуродованы были и его грудь и бок. С каким зверем он сражался в окрестных горах, знали, наверное, только принёсшие его четверо таких же почти карликов – они были почтительны, грустны и строги. Человечек же еле дышал и застенчиво улыбался потрескавшимися губами.
И тут великие даосские целители попросту растерялись – они могли изгнать демона, вылечить вздутие живота, больную спину, уничтожить сухой кашель и вернуть улетучившуюся ци. Но никто из этой компании, кроме меня, никогда не лечил сразу десятки войнов, порубленных мечами и проткнутых копьями и стрелами.
Я потребовал кипячёной воды из чайника, белого обжигающего вина, отвара против лихорадки и взялся за знакомую работу. Ян нашла шёлковые нити и иглу, палочками для еды опустила все это в кипяток. Она с ужасом наблюдала, как я заученными движениями склеивал заново фактически разорванного на части человека. Потом мы долго ругались с ней по поводу того, что в этом городишке нет ни вина из красного винограда, ни плодов граната, – чем прикажете поить больного, из которого успела убежать почти половина крови? Сошлись на супе с травами, который Ян приготовила после долгих переговоров с великим аптекарем мастером Ши.
Изуродованный человечек после этого жил неделю за неделей в том же углу монастырского сада, что и мы с Ян, – а четверо его соплеменников помогали нам вновь и вновь разматывать тряпки, промывать раны раствором белого вина и заматывать обратно. Что, в общем, было понятно – передвигаться он не мог, а таскать его на носилках туда-обратно было тоже не лучшей идей.
К моему изумлению, он не только остался жив – он на глазах становился веселее и даже начал прыгать на одной ноге, стараясь не наступать на другую, снабжённую связанной крест-накрест бамбуковой конструкцией. Наконец, он сделал несколько робких шагов, я понял, что кость его в порядке, и начал при помощи массажа приводить в порядок эту живую руину, заставляя веселее бежать его заново восстановившуюся кровь. Через полгода, готов был поручиться я, он будет готов снова отправиться на поиски того же зверя – и свести с ним счёты. А пока что он с трудом учился языку хань, а заодно и местному диалекту городских жителей.
Даосы не трогались в путь, смиренно ожидая результатов моего лечения. Кроме седого Фэя, сначала никто не верил, что разорванный человечек снова придёт в себя. А потом – все захотели увидеть излечение собственными глазами, и к концу его даже обнаглели и начали предлагать свои услуги.
И вот четыре карлика принесли своему собрату уже не носилки, а стульчик, связанный из тех же лиан. На его голову водрузили высокий убор из разноцветных перьев. Человечек сам доковылял до своего передвижного трона, довольно ловко шевеля всеми конечностями. И на прощание взял из рук своего собрата кожаный мешочек, развязал его так, чтобы я видел его содержимое – груду тусклых, грязных синих каменных обломков, – и тщательно выговорил выученные слова:
– Лекарь. Жизнь. Кровь. Сила. Спасибо.
Я не ждал от несчастного никакой награды, а камней от неведомых племён побаивался. Поэтому я, как и было мне положено, передал мешочек стоявшему рядом старому Фэю. Тот положил сверху камней согнутую ладонь, как будто для того, чтобы согреть её, подержал, удовлетворённо кивнул и вернул мне мешочек со словами:
– Придаёт силу и стойкость.
Я пожал плечами, спрятал камни в свою сумку и забыл о них надолго.
Потом наши лодки из бесконечных каналов выбрались на ещё одну большую реку и тронулись на юг.
– Интересно, если это наша новая жизнь, то заплатили ли мы уже за всё, что натворили в прежней? – поинтересовалась однажды Ян; мы лениво следили за садящимся солнцем и грызли сахарные фигурки, трогательно поднесённые ей даосами. – Знаешь, наверное, я всё-таки сделала не так уж много зла. Потому что у меня есть ты. Теперь – ну, вот только бы, знаешь… немножечко бы денег.
Тут она внимательно присмотрелась к моему лицу.
– Скажи, ведь когда ты говорил, что у тебя в Гуанчжоу друзья… и там твой торговый дом продаёт и покупает много шелка… Ты ведь не шутил? Тебя действительно там ждут, деньги там и правда есть, и они твои?
Эти мысли я отгонял от себя в течение всех нынешних прекрасных недель и месяцев. Но дольше отгонять их я не мог. В Гуанчжоу мне предстояло перехитрить самого серьёзного противника, которого я знал, – самого себя.
Потому что это ведь я приказал, чтобы мой дом взял для торговли в Гуанчжоу абсолютно новых людей, чтобы ни одного известного в Чанъани лица там не было. Это я заявил, что даже упоминание там торгового дома Маниаха не должно оставаться безнаказанным. И мои люди в Гуанчжоу, скорее всего, действовали и сегодня действуют исходя именно из этого моего приказа: никаких Маниахов. Более того, они, возможно, не знают меня в лицо.
И что мне, Нанидату Маниаху по имени мастер Чэнь, теперь оставалось делать? Молиться? Нарисовать на лбу или на макушке крест, чтобы Бог Небесный увидел сверху сына своего, которому сейчас нужна помощь?
Я положил руки на колени, обратив ладони к небу, чтобы в них вошло небесное тепло, а взгляд опустил к серо-жемчужным вечерним водам.
Газбоди, прозрение глаз моих. Делал ли я то, чему ты учишь нас, – побеждал ли ярость любовью, отвечал ли добром на добро, уничтожал ли скупость щедростью?