Любимая мартышка дома Тан

Чэнь Мастер

– Мы живём с тобой в новую эру, под девизом Чжи Дэ – утверждения добродетели, – сообщила она.

– Они всё-таки убили Светлого императора, – отозвался я.

– Нет, – вздохнула Ян. – Он уцелел. Плешивый Хэн лишь получил от него императорскую печать – в тот самый день, когда мы с тобой… И уехал на север, в Линьу организовывать там сопротивление мятежникам. А там провозгласил себя императором. («Госпожа Чжан получила печать империи, а дальше всё было нетрудно», – подумал я, вспоминая, каким крошечным казался с даосской вершины её экипаж под зонтиком.) Лунцзи, – продолжала Ян, – всё же доехал до Южной столицы.

О, Небо, он ведь теперь живёт в моём родном городе. «Наньду, где воды ниспадают как белый шёлк и летают красные птицы», как сказал поэт.

– Он отдал печать, но не титул? – поинтересовался я.

– Кто ж теперь разберёт, – отвечала прекрасная даоска. – Похоже, что так. На базарах говорят, что Плешивый Хэн не очень спрашивал отца, когда присваивал императорский титул. А мой бывший повелитель… Теперь его титул – «отец императора».

Ну-ну, кивнул я. По крайней мере, похоже, что моё донесение об альянсе с уйгурами и халифатом спасло ему жизнь. Он, видимо, отдал это оружие ненавистному сыну и наследнику – но в обмен получил жизнь и новый титул. И ещё, кто знает, вернёт себе старый. Два императора, отец и сын – не многовато ли для несчастной империи?

– А когда-нибудь он уйдёт совсем, и люди ещё вспомнят, как им жилось при Светлом императоре, – с обидой продолжала Ян. – Дадут ему посмертный титул, как великому предку… Он как-то говорил мне, что сам придумал такой титул для себя, осталось только, чтобы его волю принял будущий Верховный цензор… Такой красивый иероглиф: сверху крышка, а под ним – так, так и так (она сделала мгновенный росчерк пальцем по воздуху, будто молния бьёт из облаков): Сюань-цзун.

– О, – сказал я,– и о нас будут говорить: они жили в эпоху императора Сюань-цзуна.

– Великую эпоху, – эхом отозвалась Ян. – Эпоху великих побед и страшных поражений, несравненных поэтов и музыкантов. Когда весь мир восхищался империей, а она распахивала объятия всему миру… Вот пусть паршивец Хэн теперь попытается это повторить.

Но тут меня осенила куда менее отвлечённая мысль.

– Ян, – сказал я с замиранием сердца. – А что говорят на рынках про… тебя?

– Говорят, драгоценная наложница Ян умерла, – отвечала она, глядя на меня несчастными глазами. – Её казнил евнух Гао Лиши по приказу императора. Она похоронена в деревушке Мавэй, недалеко от почтовой станции. Вот что говорят. И – ты не поверишь – они плачут. Им меня жалко.

Я не верил своему счастью. Бедная Ян по имени Яшмовый браслетик, конечно, не понимала всего значения собственных слов.

После своего шумного и дымного бегства с почтовой станции я не надеялся обмануть основных героев заговора – они-то знали, что произошло. А вот что видели и увидели солдаты? И что было сказано народу империи?

Теперь мы знали ответ. После долгих недель нашего бегства мы, наконец, получили сигнал: никакой погони больше не будет, гуйфэй Ян умерла и похоронена в Мавэй. И если мы с ней не будем настолько глупы, чтобы называть направо и налево свои настоящие имена, то можем жить относительно спокойно. Новому императору в ближайшее время явно будет не до нас.

Моя война была окончена полностью и бесповоротно.

Не говоря уж о том, что завершил я её тем, что проглотил пилюлю бессмертия. Осталось дождаться, в качестве последнего доказательства, чтобы лицо у меня стало как у новорождённого младенца.

Ян, –

сказал я. – Ты не понимаешь? Нас объявили мёртвыми. Мы свободны. Что же ты плачешь? Мы не забудем бедную Лю.

– Да не Лю, – всхлипнула она. – Мои сёстры… Помнишь, это ведь ими ты командовал: приказ императора, неси тело туда, неси сюда. Их убили сразу после… меня. Там же, на почтовой станции. Молча, без суда и не спрашивая императора. Убивали, пока ты скакал со мной по полям… Какое же страшное пришло время. Сестры сделали мне много зла. Но не настолько много, чтобы… – тут голос её окончательно прервался.

Медленно, после неоднократных походов Ян по рынкам и книжным лавкам Янчжоу, доходили до нас и другие новости.

В Линьу, в ставку, новому императору пришлось пробиваться с боями. А когда он сделал это, то картина оказалась для него весьма плачевной: рассчитывать можно было не более чем на сто тысяч солдат под командованием все тех же двух генералов – Ли Гуаньби и Го Цзыи, орудовавших до того в тылах мятежников. Уйгуры ещё только разворачивали свои конные орды, готовясь заблокировать движение отрядов мятежников на запад, о «чёрных халатах» пока не было слышно. Ходили слухи о победах маленького конного отряда принца Ли Таня, сына нового императора. И тут же пришло известие, что новая повелительница, госпожа Чжан, которой не понравились эти успехи юноши, родившегося не от неё, заставила своего несчастного супруга послать сыну повеление совершить самоубийство.

О Бог Небесный, сколько же ещё зла сотворит эта женщина?

Ходили также слухи, что сам Ань Лушань почти совсем потерял зрение, бесновался, избивая всех, кто входил в его палатку. И о том, что армия мятежников теперь не так уж велика, она с трудом контролирует территории к северу от Жёлтой реки.

Но жители Янчжоу все равно волновались. Потому что при двух императорах и неясности на фронтах кто мешал губернатору любого города объявить себя, к примеру, первым императором династии Синь, или Ань, или Минь? Для мирных жителей это означало бы лишь одно: сыновья идут в армию нового самозванца, а цены подскакивают вверх.

Наш очередной монастырь охранялся его обитателями с удвоенным вниманием, но причины этого я узнал только здесь, в Янчжоу.

– Даосы боятся поклонников Учителя Фо, – объяснила мне Ян. – Ведь по всем городам все больницы – их. Но они умеют лишь ухаживать за страдающими, потому что их учение – это милосердие. Лечить они могут только очень простые вещи. Да вон – в двух ли от нашего монастыря, на площади, стоит, как и в каждом городе, большой камень, на котором перечислены главные болезни и лекарства от них. А с тяжёлыми болезнями люди идут к даосам. Ну, и это ведь даосы делали пилюли бессмертия для императора, и поклонники Учителя Фо были на них очень злы…

Значит, заговорщики вдобавок всё это время опирались на сторонников в тысячах монастырей Учителя Фо, с их трепещущими на ветру шёлковыми флагами и оранжевыми одеждами? Во что же я втянулся, сам того не подозревая? И что бы я делал, если бы знал, на что замахиваюсь? Наверное – то же самое: делай что должен, и будь что будет.

С этого момента я с тревогой посматривал на маячившую вдали, за стеной нашего монастыря, белую остроконечную ступу, скрывавшую какой-нибудь очередной сустав сожжённого когда-то на погребальном костре Учителя Фо.