Любимчик богов
Шрифт:
В парке, куда пришёл Горыня по распоряжению князя Медведева, было тихо. Дети князя Медведева - сыновья Афанасий, Никон и Лавр уже выросли для игр в парке. Афанасия князь услал на западное порубежье набираться ума, Никон и Лавр учились в столице а, дочери были замужем и проживали в своих имениях. В эту часть парка заходил лишь сам хозяин и травницы, следившие за цветами и кустами, приходившие с утра или вечером. Побродив среди ухоженных деревьев и цветников, Горыня уселся на скамейку из резного дерева, и задумался, строя будущий разговор с князем. Собственно он мог и хотел его просто послать в пешее эротическое путешествие, но в этом мире князя не пошлёшь - себе дороже будет. Но вот заслать его по тому же адресу, но окольным маршрутом - вполне можно и нужно. Самому Горыне ни в одно место не упёрлась возня с хозяйством, если только это не его единоличное и персональное хозяйство.
Лёгкий шорох шагов отвлёк его от раздумий, и повернув голову он увидел бредущую по дорожке девушку с длинными светлыми волосами лет шестнадцати в легком шелковом платье, и легких летних узорчатых сапожках. Девушка была настолько хороша собой, что казалось от лица её исходит лёгкое сияние.
– Ты кто?
– Она остановилась, и с изумлением словно увидела жабу в рост человека, уставилась на Горыню.
– Человек.
– Горыня уже догадавшись, что видит дочь князя Стародубского, усмехнулся. Но девушка была не только задиристой но и глазастой, и скользнув взглядом по кафтану Горыни зацепилась взглядом за знак на груди изображавший ветвистую молнию, вышитую серебром по синему полю.
– Перунова Сотня.
– Задумчиво произнесла Мария, и во взгляде её что-то изменилось.
– Из новиков будешь?
– Из новиков.
– Горыня кивнул признавая очевидное.
– Это же вы освободили семью Кирилла Мирославовича?
– Князя Елецкого?
– Уточнил Горыня и увидев кивок девушки подтвердил - Мы. Там колдун какой-то привязал их к столбам, хотел, наверное, какой-то обряд провести. Ну, в общем, не смог.
– А кромешник он каков?
– Да некогда его разглядывать было.
– Горыня пожал плечами, и подвинулся, давая место княжне захотевшей присесть.
– Там и мыслей-то: не поймать шальную пулю, да упокоить всех быстренько. Черный плащ помню, да глаза как два уголька. И вот ещё нос торчал из-под плаща. Ещё руку правую запомнил. Перстень с большим черным камнем, и браслет вроде золотой. И рука такая как у старика. Костистая и в пятнышках вся.
– А говорите не запомнили!
– Мария улыбнулась, и от этой улыбки у Горыни неожиданно посветлело на душе.
– А страшно там было?
– Да есть конечно.
– Горыня кивнул.
– Пуля она же дырочку найдёт. Только вот страх свой нужно крепко держать. Не давать ему принимать за тебя решения. Иначе сам погибнешь и товарищей за собой утянешь.
– Странно, вы вроде новик, а рассуждаете как мой дядько Тарас.
– Девушка задумалась. А вот к примеру упыря, видеть приходилось?
– Приходилось.
– Горыня кивнул.
– Только ничего в нём интересного нет. Здоровый как бык, мордочка маленькая, а вместо носа пятачок. И сам он серый а пятачок словно у хряка - розовый. Только твёрдый словно камень.
– Горыня машинально потёр костяшки правой руки.
– Вы что его кулаком?!!
– Да не было в руках ничего.
– Горыня досадливо вздохнул.
– Вот и приголубил на первый раз. А после уже топор кинули, так я его тем топором и... остановил.
– Ну, коли такое мне рассказали бы про Дубыню, я бы поверила. Но вы...
– Она насмешливо посмотрела на Горыню.
– У вас тоже волшебный топор?
– Нет, дочка, топор был обыкновенный.
– Тихо подошедший князь Стародубский улыбнулся, и поправил ленту на плече дочери.
– Тот топор сейчас у нашего доброго хозяина в оружной зале висит. А рядом чучело упыря. Можешь сама посмотреть. Да, как посмотришь, проверь воев наших, как устроились, да зайди в лекарский приказ. Там для нас травы приготовили.
Когда Мария недовольно взмахнув полами платья, ушла, князь, не чинясь, присел рядом, и посмотрел тяжёлым давящим взглядом на Горыню.
– Познакомились, значит?
– Нет, - Горыня проводил взглядом уходившую девушку, и улыбнулся.
– Она не спрашивала, как меня зовут, и сама не представилась.
– Ну а я представлюсь. Князь Стародубский - тёмник канцелярии Военного Приказа .
– Горыня. Воин Перуновой Сотни Медведевского уезда.
– Знаешь ведь зачем я приехал?
– Не знаю... догадываюсь.
– Горыня покачал головой.
– Твой.
– Князь достал из кармана и протянул Горыне на раскрытой ладони оберег, чуть подпорченный пулей.
– Был вроде мой.
– Он безразлично пожал плечами.
– Заказал я себе у Никифора такой же. Обещался сделать, как из Новгорода приедет.
– Забирай.
– Стародубский взял руку Горыни и раскрыв ладонь вложил в неё оберег.
– Это я твоей матушке подарил, когда... ну мы...
Горыня спокойно молчал, ожидая продолжения, но князь, видя непробиваемую стену безразличия сам начал заводиться.
– Не знал я о том, что ты на свет появился. Любава понесла тебя, когда я на порубежьи был. Да и после всё никак не вырваться было. А потом сообщили мне, что она померла. А вот оно как оказалось...
– Если что было, князь, всё быльём поросло.
– Горыня качнул головой.
– Тому уж столько лет, ворошить не нужно. У меня своя жизнь, у вас своя.
– Ты мне сын, и твой дом там.
– Князь качнул головой куда-то в сторону.
– Мой дом, казарма Перуновой Сотни.
– Горыня помолчал.
– Ему вдруг стало жалко этого немолодого человека, но и свою жизнь он не хотел ломать.
– Как ты не поймёшь.
– Григорий Николаевич тяжело вздохнул.
– Княжья кровь не водица. Мы родственники самим Рюрикам. Род наш от Игоря сына Рюрика, Святослава Игоревича, Владимира Святославовича и Ярослава Мудрого, и князя князей Всеволода Ярославича. Ты даже среди воев Перуновой Сотни будешь выделяться как сосна в поле. А если примешь родство, то через пару лет поведёшь в бой свою сотню, это я тебе обещаю.
– Честь великая, но я откажусь.
– Горыня покачал головой.
– Хочу быть сам себе головой, и отвечать только за себя.
Князь, едва сдерживая себя, резко вскочил, посмотрел в спокойные зелёные глаза Горыни, и... натуральным образом сдулся. Постоял и шлёпнулся обратно на скамейку, потому что ноги отчего-то не держали. Не так он представлял себе этот разговор. Мальчишка, смеет отказываться от такой чести! От несметных богатств рода Стародубских?!! Но одна мысль грызла сердце словно червь. А если Любава сказала ему, кто его отец? Или передала через родственников? И рос он в деревне, наверняка не всегда досыта ел, ходил в обносках, (а то он не знает в чём крестьянские дети бегают!) и думал об отце, живущем в каменных палатах, и евшем на серебре. Смог ли он сам после такого оставаться спокойным как этот мальчишка? Смог ли он сказать 'всё быльём поросло' и даже не высказать и тени обиды?