Любимые не умирают
Шрифт:
— А я думал, что ты девочка. Чего ж выламывалась, коль пробитая? Давно бабой стала?
Катька сгорала от стыда. А потом разревелась, уткнувшись лицом в траву.
— Чего ревешь? Я у тебя не первый. Выходит, ничего не потеряла.
— Я не виновата! — сказала тихо.
— А разве упрекаю? Всяк собою волен распоряжаться. Вот если б ты была женой, я, конечно, спросил бы тебя, куда и с кем девичество посеяла? А теперь не имею права.
— А если забеременела, что тогда? Дома меня убьют! — заголосила еще громче.
— Меня «на пугу» не возьмешь. Приедешь в город, сделаешь аборт, ты не первая такая. Чего ж сразу не боялась, когда тебе ломали? Иль тоже не клюнул на твои сопли?
— А коли девушкой была б, женился б на мне? — повернула мокрое лицо к парню.
— Черт меня знает! — придвинулся поближе к Катьке и сказал:
— Мне не девственность, хорошая баба нужна. Такое враз не распознать.
— Как же узнаешь, хорошая иль нет? Это лишь жизнь покажет, кому нужна плохая? Я тоже хочу доброго человека. Но кто ж о себе правду скажет? Всяк норовит лишь своего добиться, потом про женитьбу мигом забывают,— вздохнула Катя.
— А тебя многие добились? — прищурился Колька, глянув на девку искоса.
— Один был. Мой брат, Васька, самый старший. Мы в лес с ним поехали за дровами, зимой это было.
Он рубил, я в сани укладывала. Уже с верхом заложили, увязали. А тут Васька оглядел меня и завалил в сугроб. Я орала на всю округу. Да кто услышит в лесу, некому было помочь. Сама не сумела отбиться. Васька, что жеребец, мужик ломовой, скрутил в узел, так-то вот испоганил. Домой воротились. И хотя брат грозился пришибить, коль отцу с мамкой пожалуюсь, я все же сказала им про все, что брат со мной утворил в лесу. Они на Ваську налетели с вожжами, а тот ответил, что не мог больше терпеть,— жена в больнице третьего ребенка донашивает. Он к ней полез, а у бабы выкидыш чуть не случился. Сколько ж ему терпеть еще? Вот и попутaл бес... Отец руками развел, что делать? Не сажать же в тюрьму родного сына, а и перед людями совестно сор с семьи вынести. И Ваську убивать нельзя, кто его детвору кормить и растить станет? Так-то вот и порешили молчать про мою беду, чтоб деревенские семью не срамили и меня не порочили,— всхлипнула Катька.
— А как же тот Васька нынче в глаза тебе глядит, ведь испозорил козел на всю жизнь!
— Что ему? Он в своем доме с семьей живет, к нам редко заглядывает и ненадолго. Все молчим, никому вспоминать неохота. Я с братом не разговариваю. Он тоже меня обходит. Не нарывается. Больше с ним никуда не хожу, ни на покос, ни в лес. И молиться за него перестала, язык не поворачивается просить для Васьки здоровья у Бога. Так и живу, будто за печкой коротаю. Ни на что не надеюсь и не жду себе счастья. Отнял его у меня родной брат,— заплакала горько. И добавила сквозь вой:
— И так-то в жизни ничего не видела. Вместо кобылы в доме жила. Нынче и вовсе без просвета. От завтра ничего хорошего для себя не жду.
— Будет скулить. Теперь уж не исправить то, что было. Если хочешь, давай встречаться, там видно будет, как дальше меж нами сложится.
— Боюсь я тебя, Коля.
— С чего, я ни зверь, не кусаюсь.
— А что, как беду, навяжешь, осрамишь перед всеми?
— Это как? — не понял парень.
— Ребенка мне оставишь.
— Рано о том завелась. Не спеши и меня не торопи. Не хочешь со мной встречаться, я не навязываюсь. Девок тут много, найду другую.
— И ей про меня расскажешь? — вздрогнула Катька.
— Зачем? Я, если встречаюсь, ни о ком не говорю! А и кому нужна чужая беда? Хотя, беда ли? Для жизни ни это важно, верно? — снова повалил Катьку в траву. Та опять пыталась вырваться:
— Колька, отстань, не лезь ко мне, иль все еще мало?
— Молчи глупая! — осек девку.
— Коль, а у тебя были девки до меня?
— Конечно. Мне не рожать, бояться нечего. В городе полно девок. Потому можно не жениться.
— А разве ты не хочешь свою семью, детей?
— Спешить не стоит.
— Это кому как. Мне уже семнадцать. Если в этом году замуж никто не возьмет, старой девой останусь, перестарком. Таких в деревне уже много,— выдала Катя свою печаль.
— А тебе очень хочется замуж?
— Конечно, хоть дразнить не станут. А из деревни мечтаю уехать. Задолбало вконец хозяйство. Хочется в город. Я там ни разу не была, только слышала о нем,— горели глаза Катьки.
Они стали видеться каждый день. На реке и сеновале, на лугу и чердаке. Катька с каждым днем становилась покорней и послушней. Она уже не отказывала парню ни в чем, не прогоняла, не вырывалась. А когда наступила осень, и парень соскучился по городу, сказал Катьке, что собирается вернуться домой.
— А как же я? — растерялась девка.
— Я на будущий год приеду,— пообещал Колька.
— Целый год? Я не доживу! Помру с тоски по тебе.
— Так уж и помрешь? Найдешь другого.
— Нет! Я тебя люблю! Одного единственного на всю жизнь! Коленька, милый мой, родной, не уезжай! Останься со мной! Без тебя не станет жизни, помру от печали! Не уезжай! — обхватила за шею горячими, сильными руками, прижалась всем телом накрепко.
— Вот ситуевина! Что же мне теперь делать с тобой? Везти в город, к мамке? Она конечно примет. Но зачем,— чесал Колька затылок.
— Тебя никто не полюбит, как я! Ведь у нас ребенок будет. Наш! Ты его отец! Не дай погубить душу! Это наше с тобой. Слышь, Коля! Отцом станешь!
— Во, мамке сюрпризы привезу. Сразу полные карманы перемен. Мало с бабой вернусь, так она еще и заряжена. Хотя, мамка лишь порадуется, она только и мечтает от дружбанов меня оторвать, а кто лучше семьи с тем справится? Как родится ребенок, тут не до корешей, вкалывать придется вдесятеро. А может плюнуть на все, чего спешить? Жениться всегда успею,— пытается отговорить самого себя, но тут же растерялся:
— А как? С кем будет расти мой ребенок?
— Если уедешь, я удавлюсь иль утоплюсь. На твою душу двойной грех ляжет за двоих погубленных,— повисла Катька на шее Кольки.