Любимые не умирают
Шрифт:
— Придется проучить его, чтоб не грозил.
— Это как? — спросила Катька.
— Молча! Каталкой по башке!
— Да ты что? Меня тут же в окно выкинут. Ни свекруха, ни мужик того не потерпят! — испугалась Катька даже предложения.
— А когда тебя мужик по морде щелкает, это можно?
— Он в своем доме. Я там покуда никто.
— Это пока! Потом свое с лихвой возьмешь,— успокаивали бабы.
Катька терпеливо молчала и ждала. Ее живот рос с каждым днем. Бабу мучили изжога, тошнота, но дома никто не обращал внимания на Катькины недомогания. Однажды она пошла в ванную и услышала, о чем говорили на кухне Колька и Евдокия:
— Другая на ее месте уже давно ушла бы в деревню. А эта, как клещ вцепилась в нас. О деревне и не вспоминает,— фыркала Евдокия.
— Как от нее избавиться ума не приложу,— сетовал Колька.
— А ты не общайся.
— Так я уже и так, даже спим врозь! Не разговариваем неделями. Она все равно не уходит никуда. Вот навязалась чума! — злился мужик.
— Да уж, цепкая стерва попалась! Вчера подошла ко мне, хотела свою зарплату отдать. Я отвернулась, отошла от нее, другая поняла б, а эта снова пристала, мол, возьмите на продукты. Ответила, что не нуждаюсь ни в ней, ни в ее деньгах. Только тогда отстала. Ушла в свою комнату, морду руками закрыла. Может, предложи ты ей уехать в деревню. Пообещай алименты, помощь ребенку. Только пусть уйдет. Не могу видеть и простить хамку.
— Мам! Я делаю все возможное, чтоб от нее избавиться. Но не получается. А вышвырнуть без причины нельзя. Милиция вернет, сама знаешь. Бить не могу, она беременная. Тут же под статью попаду, а стерва сразу всего добьется. Вот и жду повод, чтоб мог ее вышвырнуть,— признался Колька.
— Что станем делать, когда ребенка принесет? Меня ужас берет заранее!
— Мам! Ведь он наш, с ним уже не выставишь за дверь. Нас никто не поймет. Придется смириться. Я не хочу, чтоб люди пальцем на нас показывали и судачили по всему городу. Придется привыкать. Как-то живут другие. Поверь, у них тоже не все гладко.
— Ладно! У нее до родов еще четыре месяца. Чего заранее переживать? За это время всякое может случиться...
— Ты о чем? — насторожился Колька.
— Оступиться может, упасть, или на нервной почве выкидыш получится,— выдала потайную мечту Евдокия.
— Мамка! Как далеко ты зашла в ненависти! Родному внуку желаешь смерти! Вот такого не ожидал!
— Ну и задыхайся с нею в вонючих пеленках и горшках, в криках и визгах. Добро бы от нормальной женщины родился, здесь же от кого? Разве Катька человек? Сущее быдло! Дура! Корова деревенская! Ее в лопухах на свет произвели, там она и сдохнет!
— Сама ты говно и старая вонючая кляча! — выскочила из ванной Катька. Ее трясло. Родная бабка пожелала смерти еще не родившемуся ребенку:
— Сволочи! Уроды! Рахиты проклятые! Да разве вы люди? Вас самих убить нужно! Как земля носит эдаких негодяев? — орала во все горло.
— Чтоб ты сама сдохла, гнилая кадушка! — сжала кулаки и подскочила к Евдокии, но Колька вовремя перехватил, вытолкал из кухни, надавал пощечин, отматерил бабу и пинками загнал в спальню. Сказал, едва сдерживая ярость:
— Еще раз отворишь пасть, тут же увезу в деревню навсегда! Помни, ты здесь никто и ничто! Подстилка! Сама на меня повисла! Никогда не станешь женой! И к матери чтоб близко не подходила, ноги вырву, стерве!
Катька ревела навзрыд. Ей было обидно, за ненависть, какою окружили домашние.
— Не верь! Если не распишитесь и не зарегистрируешь ребенка на Колькину фамилию, не будет платить алименты и помогать, а вся деревня назовет дитя нагулянным и выблядком. Попробуй, докажи обратное? На всю жизнь дитенка несчастным оставишь. Простит ли такое? Ради его будущего терпи! Уже немного осталось! — уговаривали Катьку бабы на работе.
— Девки! Не только рожать, жить неохота! Что ждет малышонка, когда его, еще не увидевшего свет, уже хоронят. О себе и не говорю! Душа от горя заходится. Может лучше вернуться в деревню, пока не свихнулась?
— Не дури! Рожай! Когда дите появится, все изменится. Нужно дождаться любой ценой! — уговаривали женщины.
А дома становилось невыносимо. Колька приводил вечерами друзей. Они сидели допоздна, пили, курили, спорили громко. Катьке нечем было дышать. Она не могла отдохнуть. Евдокия уходила к подруге, Катьке некуда и нельзя было отлучиться. Она обслуживала компанию Кольки. Так он велел. Баба, устав после работы, едва волочила ноги, а мужик покрикивал:
— Где ты там застряла? Неси пиво и закусь! Вытряхни из пепельниц! Слышь, корова стельная? Иль заснула на ходу, кляча водовозная, иль заблудилась ненароком? А ну, шевелись, лярва!
Компания хохотала, завидуя Кольке, что тот вот так безнаказанно изгаляется над бабой, и она молчит.
Но однажды не выдержала, попросила:
— Ребята! Я устала! Ведь работаю, скоро мне рожать, сами видите, дайте отдохнуть. Я уже с ног валюсь, пощадите! Или вы совести не имеете? Ведь у вас тоже есть семьи. Идите во двор.
— Заглохни, мандавошка! Саму во двор вышвырну! — подскочил Колька. И обозвав дурой, толкнул в спальню.
Катька, выплакавшись, уснула на койке. А когда гости ушли, в спальню пришел Колька. Он растолкал бабу и заорал на нее:
— Что себе позволяешь, рахитка? Кто позволил позорить перед друзьями? Не по душе здесь, отваливай в деревню. Никто силой не держит. Чего возникла? Кто звал? Плохо живется, шмаляй обратно. Совсем звезданулась, перед всем двором испозорила, сука криворылая! Пугало!
— Коль, мне рожать скоро! Чего орешь, куда гонишь? За что своего ребенка ненавидишь? В глаза его не видел, а уж сколько раз обидел. Ну скажи, за что?
— Заткнись, грязная лохань! Я тебе за мамку никогда не прощу. И дитем не прикрывайся хитрожопая кикимора! Еще раз пасть отворишь при мужиках рыло на жопу сверну! — глянул зло.
— Попробуй хоть пальцем тронуть, живо на вас обоих управу найду! — осмелела Катька. Колька резко остановился, оглянулся на бабу, прищурился и предупредил: