Любимые не умирают
Шрифт:
— Во, дура, полоумная! Я что тебя в петлю толкаю? Чего мелешь глупое? А если б от Васьки понесла?
— Давно б сгнила в земле. Но брата не любила. Не хотела видеть. А ты мой единственный, самый родной! В тебе моя жизнь! Может я и вправду корявая, тупая, зато всегда стану стараться, чтоб угодить тебе во всем. Вот посмотришь, я не хуже других!
— Дай подумать одну ночь. Завтра утром скажу, что решил. Мне все осмыслить нужно.
— Ты не думай, я и в городе работу себе найду, не буду сидеть на твоей шее! — уговаривала Катя.
Расстались они у ее калитки. Скрывать их встречи стало смешно. Вся деревня за их плечами шепталась и ждала, чем кончится этот роман?
А утром Колька забрал Катьку из дома под вой и смех родни. Вместе с двумя пузатыми чемоданами затолкал девку в автобус и повез домой, в город.
— Привет, мамульчик! Вот и вернулся!
— Здравствуй, зайка, лапушка моя! — обняла Евдокия сына.
— Я не один. С женой, она уже беременна! — указал на Катьку.
— Как это так? Уже жена, почти с дитем? — оглядела девку пристально и продолжила:
— А может оно и к лучшему, что все вот так сложилось! Входите дети в дом и будьте в нем счастливы! — смахнула слезу.
Глава 2. Оглобля
Катька стояла за спиной Кольки, боясь переступить порог квартиры.
— Ну, что ж вы робеете? Входите! — позвала ее Евдокия и девка, набравшись решимости, вошла, разулась и прошмыгнула в комнату следом за Колькой, любопытно оглядываясь по сторонам.
— Как зовут вас? — спросила ее хозяйка.
— Катя,— ответила тихо, еле слышно.
— Красивое имя. А меня Евдокия Петровна,— улыбнулась приветливо. И указала на ванную комнату:
— Умойтесь с дороги, я пока на стол соображу.
Девка умылась наспех. Оглядела себя в зеркале,
причесалась, вошла на кухню:
— Давайте помогу,— предложила Евдокии, та попросила сделать салат из помидоров и огурцов. Но вскоре отобрала у девки все, отослала в зал, слишком крупно, грубо по-деревенски нарезала девка огурцы и хозяйка, поморщившись, переделала Катькино. Про себя обругала неумеху.
Когда все сели за стол, Евдокия налила вина в рюмки и предложила тост за знакомство, свет и тепло молодой семьи в этом доме.
— Пусть все у вас получится и радость не оставляет ни в одном дне! — выпила одним духом. Понемногу за столом завязался разговор:
— Катя! А вы в деревне где работали?
— В свинарнике! — ответила, робея.
— Какое образование?
— Семилетка. Я средь девок самая грамотная. Другие, как закончили четыре класса, на том и все. Кончилась их наука. Дальше не пустили родители, работать послали. А я и дальше училась бы, но в деревне только семилетка, не хотели учителя к нам ехать. А деревенским грамота ни к чему. Были б руки, да спина покрепче! — разговорилась Катька.
— А родители где работали?
— В свинарнике. Их даже в Москву на выставку возили, за хороший опорос. По двадцать шесть поросят за раз приносили! Они и теперь так плодят!
— Ну, в городе свиней не держат, придется другую работу искать,— глянула на смутившегося сына сквозь смех. Тот смотрел на мать, отчаянно краснел.
— Мне загодя приданое справили. Полное. Вот обживусь тут малость и привезу его. У меня перина такая, что одной не поднять на койку. Простыней, подушек и одеялок по дюжине. Полотенцев на всю жизнь напасли. Рубахи и халаты в чемодан не влезут. С детства к моему замужеству готовились, не то, что другие, сами на выданье, а приданого нет! — посмотрела на Кольку, сидевшего напротив, тот угнул голову, молчал.
— У меня и скатертей, и занавесок прорва. Все вышитые. Не будем на стол клеенки стелить. Только скатерти, как в деревне, от них родной дух пойдет,— говорила Катька.
— Вы ешьте! Наверное, проголодались с дороги!— предлагала Евдокия. Но сын, ничего не говоря, вышел из-за стола, лицо Кольки было перекошено. Он поспешил в спальню, завалившись в свою постель, попытался уснуть, но долго ворочался с боку на бок, чертыхался, материл себя и Катьку последними словами. А девка помогала Евдокии убрать со стола. Носила на кухню тарелки и все отвечала на вопросы свекрови:
— Катя, вы расписались с Колей?
— Нет покуда...
— А почему?
— Он не предложился. Наверно ждет, когда ребенок народится. Заодно все сделаем. Дитенка запишем и сами оформимся.
— Какой у вас срок беременности?
— Третий месяц...
— Быстро ж вы решились. А ведь совсем не знали друг друга. Рисковая, отчаянная женщина. В наше время так не спешили,— поджала губы Евдокия Петровна.
— Легко вам говорить! В городе мужиков целое море. Какого-то всегда отловить можно. В деревне где их взять? На все про все, вместе со старыми и малыми не больше десятка мужиков наскребется. В соседних деревнях и того меньше. А девок больше чем мух на куче. Любому мужику рады, что подарку. Чуть зазевайся иль отвернись, из-под носа уволокут. И не увидела б его! Да что долго говорить? Я к подружкам дня три не выходила, месячные пошли, а Кольку уже чуть на части не растянули наши девки. Оно и понятно, нормального парня годами не видят.
— А у вас тоже никого не было?
— Нет. Откуда взяться? Те, какие жили в деревне, ушли в армию и не вернулись со службы. Застряли в городах. Другие поступили учиться. Их нынче в деревуху никакой самогонкой не заманишь. Один только Вовка Снегирев стал начальником на аэродроме, а жениться приехал в свою деревню. И взял ту, с какой с самого детсада дружил. Вот у них теперь пацанчик растет. Но ведь он один. Другие жен на стороне находят. А в деревню только на похороны родителей приезжают.
— Кем же вы хотели стать? О чем мечтали? — спросила Евдокия Катю.
— Все время мечтала выспаться.
— Я о работе, где хотелось бы устроиться?
— А чего об ней заботиться было? Едва глаза продрала, ее кучу навалило. Корову подои, всех накорми, в доме истопи и прибери. Пока управишься всюду, о себе вспомнить некогда, бегом в свинарник. Пока там все поделаешь, спина взмокнет. Опять домой бегом. Там делов прорва, их никогда не убывало. Спина и лоб не успевали просыхать.