Люблю. Ненавижу. Люблю
Шрифт:
До казармы оставалось не более пяти минут быстрой ходьбы, когда сзади меня кто-то окликнул.
Из-под орешины на меня глядел Сенобабин в черных солнцезащитных очках.
Я вздрогнула, потому что неожиданно почувствовала скрытую угрозу, исходившую от него, – он зачем-то держал руку за спиной и хмурился.
– Что, Лева?...
– Я вспомнил, Саш, ты извини меня, ладно? – Сенобабин вразвалочку подошел ко мне. «Я перестала верить людям, причем окончательно», – вдруг поняла я, потому что инстинктивно
– Что, Лева?...
– Твой Илья передал мне... за месяц до смерти. Ну, примерно, – быстро пробормотал Сенобабин.
– Что он передал тебе?! – Мне стало нечем дышать...
– Сказал – отнеси в полицию, если что случится... – Сенобабин потер небритый кадык и пожал одним, почему-то левым, плечом.
– Что-о-о случится?...
– Ну так, а я с полицией не дружу, – сморщился Сенобабин. – Ты же знаешь. – Сенобабин протянул мне в зажатой ладони какую-то маленькую штуковину. – Не кричи только, – тихо огрызнулся он и огляделся.
– Что это?... – Я взвесила в руке кусочек пластика.
– Флэш какой-то, – Сенобабин вздохнул.
– Флэшка?...
– Ну, наверное, – кивнул Сенобабин и цыкнул на пробегающего мимо кабысдоха; тот зло ощерился...
Я взяла кусочек пластика и сунула его в карман.
– Там какие-то фото, не потеряй, Саш, – буркнул Сенобабин и наклонился поднять камень, чтобы бросить в кабысдоха. Тот с визгом бросился наутек!
Я кивнула, вдруг потеряв к флэшке всякий интерес: «Ну что там может быть?!»
– Ты старика Стефановича помнишь?... – спросил меня Сенобабин и поглядел почему-то на мои ноги.
– Да, – кивнула я. Стефанович был кладовщиком в воинской части, где служил Илья, и его знали все.
– Он спрашивал о тебе. – Сенобабин закурил и огляделся, мимо шли какие-то люди.
– А что ему надо?
– Пес его знает... Сама зайди и спроси, – буркнул Сенобабин, и я, кивнув, повернула в обратную сторону – к старым домам у реки, решив не откладывать эту встречу, – идти в казарму так рано мне не хотелось.
Я знала, что бывший кладовщик Стефанович удачно женился и переехал жить в домик у реки еще лет десять назад. И все, больше я ничего не знала о нем, мы лишь изредка здоровались, встречаясь на улицах Тапы...
Я обнаружила Стефановича одного, в сильно захламленном доме, при открытых настежь дверях. Он сидел и смотрел в пол. С реки тянуло запахом ферментировавшейся тины и духотой.
– Здравствуйте! – поздоровалась с порога я. – А где ваша супруга?...
– Померла еще зимой, – вскочил Стефанович, разглядывая меня широко раскрытыми глазами. – Здравствуй, Саша! Может, чайку?...
Я кивнула и села на ближний к двери диван. В комнатах было неубрано и пахло размоченными в чае сухарями. И я вдруг подумала, что все мои здешние знакомые – Остальская, Сенобабин, Колпастикова, Растаман, кадровик Лорд и я вместе с ними – какое-то странное сборище горемык. А ведь мы еще живы... Чего ж мы «перестали» жить?...
– Саша, – Стефанович налил, расплескивая, в эмалированную кружку чай и придвинул ко мне. – Саша, – повторил он; похоже, ему просто нравилось произносить мое имя вслух. – Саша пришла...
– Да, – кивнула я, соглашаясь. – Ну, как вы тут?...
– Ничего. А тебе кто передал, что я хочу тебя увидеть?...
Я сказала. Стефанович пожевал губами и, набрав воздуху, внезапно предложил:
– Живи у меня, если хочешь, Саша... Ты же в казарме живешь? – Старик отхлебнул чай и обвел глазами большую комнату, в которой мы сидели.
Под потолком кружили мухи...
– Вы серьезно? – переспросила я и огляделась. – Мы же совсем чужие...
– Перебирайся, это моя собственная квартира – никто не выгонит.
Я снова обвела глазами жилище старика.
– Я подумаю, – сказала я. – Я обязательно подумаю. Хорошо?...
– Думай-думай! – обрадовался Стефанович. – А хочешь, я на тебе женюсь?... – вдруг спросил он. – Да фиктивно, не бойся... А то умру, и дом пропадет. – Стефанович обвел глазами старый хлам вокруг себя, руки его дрожали от возбуждения.
– Я подумаю... Я подумаю, Виктор Лаврентьевич, хорошо? – улыбнулась я, уходя. И больше не вернулась.
«Никогда, Сашка, не принимай помощь от слабого, – говорила мне бабушка давным-давно. – Не переходи черту – живи с поднятой головой – во что бы то ни стало!.. И выходи из всех свалившихся на тебя бед сама!»
Валду
После позднего обеда у Аронсона Валду Рейтель поехал к гадалке.
«АМАЛЬДА» – висела медная табличка на калитке частного дома, и рядом на заборе объявление, написанное от руки корявым детским почерком: «Скупаю сонники, карты Таро, стеклянные шары и хрусталь. Недорого».
Рейтель прочитал объявление, почесал нос с горбинкой и вошел в дверь ясновидящей.
– Что мне делать? – спросил с порога он. – Я словно в темноте, Амальда.
Гадалка указала на стул перед собой:
– Садись, кофе будешь?...
– Нет, я уже пил. – Рейтель вытащил из бумажника сто крон. – У меня мало времени. – Протянув деньги, он привычно оглядел антураж тесной комнатки, где принимала желающих насладиться ворожбой Амальда.
Помещение было похоже на альков сорокалетней дамы – много вещей и слегка пыльный воздух пополам с какими-то старыми духами...
Амальда присела рядом с его стулом на корточки и, взяв руку Рейтеля, заглянула ему в глаза.
– Почеши мне ноздри, – неожиданно попросила она. Рейтель не раздумывая повиновался...