Люблю. Ненавижу. Люблю
Шрифт:
– Илья Станиславович, такого, как ты, – больше нет, Илья Станиславович...
Я вдруг вспомнила, взглянув на свой голубой костюм сбоку, что мне сегодня сказал Рейтель.
– Придурок! – громко отчеканила я, забыв, что иду по улице, и мне сразу стало легче.
«Преподнести себя... – вспомнила я слова бабушки. – Каждая женщина должна уметь преподнести себя!.. Это самое важное иногда».
– Ну, погоди, придурок! – почти закричала я. – Завтра ты узнаешь!!!
К моему счастью, я шла по почти безлюдной улице... Тополиный пух лип к моим туфлям, а на часах на городской ратуше было почти десять. Над городом слетались со всей Вселенной самые яркие звезды и обещали устроить незабываемую ночь.
Назавтра вышла Белокурая Мечта – она вернулась из поездки по Италии отдохнувшая и готовая к работе, интригам и любви, и мой новый костюм цвета манго никто не заметил, зато я наконец-то приступила к осуществлению своей вожделенной мести, потому что перестала вздрагивать при виде Рейтеля. Я попробовала взять себя в руки, и у меня получилось – мне помог «придурок». Моя вендетта, по сути, началась...
Разные глупости
Деспина курила у школы, обрывая свисающий с окон плющ.
– Эти взрослые посходили с ума... Ты слышала, Дес, они ищут руку?...
Деспина кивнула, покосившись на веснушки самого высокого мальчика в классе – Яака Шинна.
– Еще они трахаются, – хмыкнула она. – Взрослые сошли с ума... Сошли с ума!
– Давят людей, папа рассказывал, – Яак затянулся сигаретой и оглянулся.
Его ярко-рыжая шевелюра издали смахивала на лисий хвост. Его так и звали в школе – Яак Лисий хвост.
– Поедем к нам, расскажешь поподробнее. – Деспина кивнула на мотороллер: – Садись. Ну, чего ты боишься, дома все равно никого нет!..
Сын комиссара Шинна Яак кивнул:
– Поехали.
– Может, лучше в лес, дружок?... – обернулась на перекрестке Деспина.
– Я прекрасно провела время. – Деспина Рейтель чмокнула Яака в нос и умчалась на мотороллере.
– Психованная идиотка. – Яак Шинн вернулся домой и долго рассматривал царапины на спине, запершись в ванной. – Мой потаенный грот!.. – хмыкнув, передразнил он и снял штаны. – Черт, если мать увидит...
Старик и Дружище
Когда Мозес вернулся на хутор и не обнаружил там пленников, он чуть не убил жену!.. Погоняв Хэльгу вокруг дома минут двадцать и устав, он закурил сигару «Ромео Джульетта» и потихоньку начал успокаиваться.
– Они все равно ни хрена не помнят! – сплюнул Нахал Мозес на грядку с укропом.
– Ты уверен, Нахал? – хмыкнула Хэльга, вытирая испарину со лба, – к крутости своего муженька она привыкла и имела очень резвые ноги: убегать приходилось часто, чуть ли не каждый день Хэльга ставила спринтерские рекорды.
– Уверен. – Нахал снова выругался.
Хэльга вздохнула: на сегодня кроссовые занятия вроде бы кончились, но загад, как известно, не бывает богат!..
Супруги Мозес через минуту скрылись в доме, где Нахал еще раз проверил погреб с выбитым люком, в котором прятал и стерег ценных пленников. Полазив по дурно пахнущей норе, он снова грязно выругался и вылез оттуда, подтянувшись на руках. Затем упал на диван, чтобы обмозговать происшедшее... Когда Хэнк Лихута случайно оказался в его руках, Мозес мгновенно принял решение любыми способами выбить из него тайну местоположения тех шести бесценных картин, к краже которых тот, по слухам, имел самое прямое отношение.
И не прогадал. То, что Лихута и Хаверь ничего не помнили в настоящее время, было исключительной заслугой Нахала Лео Мозеса. Как отбивать память, его научил родной дед, бывший клерк гестапо. Но Лео Мозес совсем чуть-чуть перестарался, и в итоге Хэнк Лихута, а с ним и отставной полковник ГРУ Хаверь забыли даже то, как их зовут и откуда они родом. Правда, Лихута, пока не потерял память, поведал Нахалу о расположении клада тех самых бесценных картин, но их еще надо было, не привлекая внимания, найти.
– Не успел, трах-тибидох!.. – в который раз выругался Нахал и закрыл глаза, решив поспать до ужина.
Хэльга на кухне гремела кастрюлями, сын Маркус на неделю был отвезен к деду с бабкой, и тут Мозес вдруг подскочил – он решил во что бы то ни стало вернуть беглецов и бросился во двор к машине прямо в тапочках. Потом вернулся и надел ботинки, а на них – носки... Грязно выругавшись, он переобулся и снова выбежал на улицу... Если бы он только знал, что в это время Лихута и Хаверь расхаживают по центру Тапы – как ни в чем не бывало, наслаждаясь обществом людей и запахами вкусной еды из ресторанов!..
Итак, центр Тапы, 12 июня. Площадь Согласия и Примирения. Жара.
Масса народу, в том числе туристического и школьного, и среди них идущие в франтоватых обносках Мозеса Старик и Дружище. Бывшие пленники, как ни странно, были похожи на обычных затурканных работяг, обросших и немытых... Но многие люди не особенно любят умываться и пудрить подмышки, ну и что с того?... На лбу у беглецов не было написано, что именно они – те самые двое выживших с разбившегося «Боинга» мужчин.
Старик, а за ним и Дружище остановились и купили по пирожку с сыром с лотка и по сосиске... Поев, двинулись дальше, разглядывая дома и женщин. У обоих по лицу стекал пот, оставляя на пропыленной коже грязноватые разводы... Они остановились у фонтана и умылись, потом зашли в парикмахерскую и через полчаса вышли оттуда вполне цивильными людьми – подстриженными и побритыми. Маникюра делать не стали, ввиду незначительности оставшихся средств...
Им навстречу, в панаме и шортах, шел агент Фуат в очках-«хамелеонах»... Он с утра прочесывал квадратно-гнездовым способом Тапу, получив ночью по сотовой связи большой нагоняй от начальства с Лубянки:
«Вы, батенька, наверное, водочкой увлекаетесь в Тапе, а руку совсем и не ищете, а?... – попеняли ему из Москвы. – Эх, батенька, батенька... Прогрессивки в этом месяце вам не увидать и головы вам не сносить, ох, не сносить вам головы!»
«Камень на сердце моем!.. Где-то тут... рука... фельдъегеря Орлова Артемия Иваныча?» – вглядывался в лица прохожих и во все мало-мальски укромные уголки агент Фуат. Его стертые лазером пальцы были засунуты в карманы серых свободных шорт.