Люблю. Ненавижу. Люблю

Борминская Светлана Михайловна

Я покраснела и уронила сумку.

– Глупышка! – Следователь хмыкнул и повернулся ко мне спиной.

Я покосилась на нависший над воротником жирный складчатый затылок, подумав: «О чем это он?»

– Я вас очень прошу, скажите, кто сбил моего мужа? – тихо повторила я. – Я имею право знать, господин Рунно.

Следователь возвышался надо мной и дышал, словно слон после небольшой пробежки по саванне. Показав в улыбке прокуренные зубы, он невозмутимо спросил:

– Да? – потом подумал и сказал что-то похожее на речь: – В России, как в сумасшедшем доме, прав только один главврач... Кто сегодня в России главврач?... А завтра – кто главврач?... Главные врачи изредка сменяются в России, а больные дохнут и дохнут... и дохнут...

И я подумала, причем весьма серьезно, что господину Рунно самому, вероятно, нужен психиатр.

– А вы похоронили своего мужа?... – не убавляя пафоса, вдруг спросил он.

Я кивнула.

– А сейчас многие не хоронят... – Следователь, похоже, угадал мои мысли и заметно напрягся, разглядывая меня из-под очков.

– Вы о чем говорите-то?... – сквозь зубы уточнила я. Разговор с каждой секундой становился все неприятнее.

– В морге лежат чьи-то останки, – вздохнул следователь и не стал продолжать. Так я и не узнала, чьи там останки лежат в морге... Может, он и сам не знал?

За окном шел холодный дождь со снегом, я вздохнула и, немного подумав, посмотрела Рунно в глаза, и у него задрожал уголок рта.

– А если бы ваш муж попал под раздачу наркоманов?... На окраине. Он ввязался... и его убили, и – что?... Вам не все равно, кто задавил его, Александра Ивановна? – вдруг спросил следователь.

– Нет, – твердо сказала я. – Я имею право знать.

– Дело приостановлено за отсутствием состава лиц, которым можно предъявить обвинение, – сухо обронил следователь и уже в который раз повернулся ко мне спиной.

Я в последний раз попросила поднять дело, чтобы уточнить фамилию и имя того человека, но, так и не дождавшись, встала. Следователь зевнул и выразительно глянул на дверь. Я вышла и обессиленно опустилась на твердую скамью перед его кабинетом. Я не слышала, как за закрытой дверью Рунно долго набирал номер какого-то телефона.

– Значит, его сбил Рейтель или кто-то из его семьи?... Да, на пересечении двух улиц – Глинки и Айвазовского, – проворчал он в трубку. – Да? Да!.. Я тут ни при чем, она сама пришла ко мне... Да!.. Котова – вот кто!..

Положив трубку телефона, Тайво Рунно отдышался и заварил траву шалфея – у него болели зубы... Прополоскав отвратительным на вкус настоем рот, он вздохнул и решительно позвонил Рейтелям.

– Хорошо, я передам хозяевам, что вы звонили, господин Рунно, – вежливо сказала домработница. – Не беспокойтесь, – и пошла пить чай.

На улице Маринеску в тот день не было ни дождя, ни солнца...

В это время я стояла под козырьком соседнего здания.

«Меня нет, Илья... Осталась только моя любовь к тебе», – разглядывая капли на своих руках, повторяла я. Я смотрела сквозь дождь и думала, что счастье окончательно оставило меня...

Славянский шкаф

«Зря я приехал в этот город», – думал Фуат, легализовавшись в качестве сторожа лодочной станции. Он в совершенстве владел эстонским и, переодевшись в местную одежду, выглядел вполне аутентично.

Аккуратный домик за забором частной лодочной станции, – на ветру качался и хлопал парус над одним из катеров. Серый грязный кабысдох с утра сидел в конуре и рычал на воробьев. Фуат вернулся в дом и вынес псу кусок вареной колбасы. Вместе с ключами из кармана куртки, доставшейся ему от прежнего владельца, он вытащил носовой платок, измазанный губной помадой... Недоуменно посмотрев на него и смяв, Фуат зашвырнул его в ближайший кювет.

Днем в центре города он безошибочно отыскал тот самый кирпичный дом рядом с парком, недалеко от городской ратуши, в котором был однажды. Фуат очень надеялся хотя бы издали взглянуть на ту, которую не видел много лет...

И лишь потом начать поиск руки фельдъегеря Орлова с пристегнутым к ней «дипломатом», в котором находилось тридцать килограммов документов, содержащих государственную тайну.

Фуат постоял на противоположной стороне улицы, глядя на белые стеклопакеты окон, затем перешел дорогу и нажал на кнопку старомодного домофона.

– Кто вам?... – спросил его голос с акцентом из динамика.

– Тут раньше жили Котовы, – тихо произнес Фуат. – Им письмо.

Человек подумал и переспросил:

– Котовы?

– Да. Супруги Котовы, – повторил Фуат. – Скажите, они уехали?...

– Не знаем, – прокаркал тот же голос. – Здесь уже полгода живут другие люди!..

Фуат вернулся в машину и снова посмотрел на два окна на третьем этаже. Они были закрыты темными шторами...

– Расстраиваться рано, – пробормотал он, вспомнив, что на окраине Тапы есть портал соединения с прошлым, а проще говоря, кладбище.

Именно там без лишних церемоний можно было узнать, что случилось с людьми, если, конечно, случилось...

Увидев два креста в ограде Котовых, Фуат понял все.

«Значит, Ильи нет».

– Reguiescat in pase... Покойся с миром, Илья, – уходя, он оглянулся.

Уже на выходе с кладбища ему показалось, что кто-то наблюдает за ним... Вокруг на первый взгляд не было ни души, Фуат остановился и закурил. И почти сразу наткнулся взглядом на пару внимательных глаз, следивших за ним из-за кучи старых венков. Фуат кивнул и, обходя надгробия, подошел ближе. В опустившемся человеке он не сразу узнал старого знакомого. На пеньке за венками на выброс сидел его давний знакомый – прапорщик Лев Сенобабин. Постаревший, подурневший и печальный.

Сенобабин взглянул на Фуата сквозь разбитые очки и изобразил улыбку.

– Привет, – проворчал Сенобабин, словно они виделись лишь вчера. – Чего по кладбищу шаришь, а?...

Фуат пожал плечами.

– Привет, Бабай, – сказал он и присел рядом. – Не знал до сегодняшнего дня, что Илья умер.

– Вы вместе заканчивали суворовское? – спросил Сенобабин, оглядываясь на могилу Котова. – Илюха рассказывал...

Фуат кивнул.

– ...вместе. Он стоял на воротах... Вот, приехал навестить... Гоняли на мотоциклах без глушителя... Давно это было!