Любовь и магия (сборник)
Шрифт:
Был это шорох за спиной или смутное предчувствие опасности?
Он не успел обернуться.
От боли на миг помутнело в глазах. А когда взгляд прояснился, красавица превратилась в фурию: вместо улыбки – гримаса ярости, в руке кинжал.
Ансельм схватился за саблю, но его снова ожгло лютой болью, какой не бывает от кулака, клинка или пули.
Дрожа, на нетвердых ногах, он качнулся в сторону и наконец увидел нападавшего. О Всесущий! – это же старуха. Сморщенная карга, вооруженная лишь длинным гибким прутом. Но Ансельм чувствовал, что прут этот опаснее кинжала черноволосой.
Женщины наступали на него с двух сторон, а он все не мог вытащить саблю из ножен.
– Мама, что случилось? – раздался с веранды звонкий голосок. – Бабушка, кто здесь?
Из дома на крыльцо явилось светлое видение – юная девушка, почти девочка. В ночной сорочке, босая, белокурые волосы распущены…
Ее нежная прелесть ошеломила Ансельма не хуже старухиного колдовства. И черноволосая не упустила шанса. Метнулась змеей – стальное жало прильнуло к шее юноши под ухом, там, где яремная вена. Одно скользящее движение, и ему конец… Но злодейка медлила.
Приложив палец к губам, она глядела на Ансельма такими страшными черными глазами, что он не сомневался: жизнь его зависит от того, сумеет ли он хранить тишину.
Старуха каркнула вороной:
– Никого, милая! Нам с твоей мамой показалось, что в ворота стучат, но это, должно быть, ветер.
– Иди спать, детка! – прокричала черноволосая, не отнимая клинка от горла Ансельма.
Девушка смотрела прямо на него, но не видела. А это означало, что она либо безумна, либо слепа.
Ансельм медленно поднял руку и тоже поднес палец к губам: тс-с-с. Потом с величайшей осторожностью сделал шаг назад.
Лезвие у горла дрогнуло, верхняя губа женщины приподнялась, как у дикой кошки, обнажив хищный оскал, но старуха замахала на нее по-птичьи скрюченными лапами, указала на дверцу в заборе и посторонилась, давая Ансельму дорогу.
Он двигался тихо, как мог. Но у слепых чуткий слух. Девушка на веранде повела головой, выискивая источник шума, незрячий взгляд уставился в лицо Ансельму, как мушка снайпера… Старуха вдруг зашлась в кашле.
– Бабушка! – Юная прелестница бросилась к ней на помощь.
Женщина с кинжалом, скривившись, махнула Ансельму: уходи.
– Что, кутенок, струсил? – потешался поутру капрал Друнго.
Ансельм попытался оправдаться:
– Я заблудился. Увидел женщину. Она мигала мне фонариком, звала за собой.
– Ну, и?..
– Я потерял ее в лабиринте улиц, а потом долго искал дорогу назад. Чудом выбрался…
– Эх ты, дуралей, – хмыкнул Кандрак. – Надо было идти с нами в бордель. Тамошние бабенки не разбегаются при виде цыплят.
Юноша стиснул зубы. Что он мог сказать? Что хрупкая женщина и дряхлая старуха хотели убить его, и он спасся лишь благодаря счастливому случаю? Тогда его вовсе засмеют!
Как назло, на следующий день Ансельма отправили в патруль на Фонтанную улицу. Они с напарником, опытным солдатом из маргуринских крестьян, поднялись к чаше с львиными мордами. За скульптурными зверями, невидимая для глаз, пряталась водозаборная колонка. Жители окрестных кварталов целый день толкались вокруг с ведрами и кадками. Ансельм поймал себя на том, что вглядывается в лица женщин, надеясь и страшась обнаружить в них сходство с ночной охотницей.
В тени деревьев скучала группка шлезских гренадеров. Их полк покинул Раную, но с обозом вышла задержка, – поговаривали, что в первую голову граф Инмар вывез награбленные при взятии города ценности, для войсковых припасов не хватило подвод, и часть интендантской команды осталась, чтобы уладить дело. Солдаты в белых мундирах с серебряными галунами лузгали семечки и усмешливо глазели на суетливых рануэзцев.
У фонтана скопилась очередь. Плечистый парень, по виду трактирный прислужник, занял все три краника, подставив под них пузатые бочонки. Женщины покрикивали на него, торопили, он весело огрызался. Закончив, взгромоздил бочонки на тележку и присел на бордюр передохнуть.
Очередь двинулась. Девушка с алой лентой в волосах отошла от фонтана с полным кувшином. Рослый капрал заступил ей путь:
– Дай напиться, красотка.
За его спиной ухмылялись двое солдат.
Алая Лента ответила коротким ругательством.
Гренадер облапил ее за талию. Таланийка, недолго думая, окатила его водой.
– Ах ты стерва!..
Мокрый, с обвисшими усами, капрал влепил девушке оплеуху, выбил из рук кувшин, схватил за плечо, но больше ничего сделать не успел. Плечистый парень, бросив свою тележку, налетел на него, как разъяренный петух. Взмахнул кулаком – из носа у капрала потекла кровавая юшка. Приятели-гренадеры ринулись на выручку, сбили парня с ног. Капрал дернул из ножен саблю…
– Стой! – крикнул Ансельм.
Напарник мертвой хваткой вцепился ему в плечо:
– Не лезь, дурень, себе дороже!
Ансельм замешкался. А потом стало уже поздно…
Назавтра пошли слухи, что увольнения отменят: из третьей роты пропали двое солдат. Первый был новобранец, и барон Холлак предположил дезертирство. Но когда в казармы не вернулся второй, ветеран Танамы, кавалер двух бронзовых сердец, стало ясно, что дело серьезное. Через два дня заговорили об исчезновении сержанта из второй роты.
«Женщинам такое не под силу, – убеждал себя Ансельм. – Расправиться с мальчишкой, новичком, вроде меня – пожалуй, смогут. А бывалого стрелка им не одолеть. Магия у старухи слабовата…» Да и было ли все это? Может, приснилось со страху?
Однако гибли люди, и совесть юноши была неспокойна. Надо рассказать все капралу. Нет, лучше лейтенанту… Но что станет с женщинами? Их изрубят на куски, не разбираясь, что к чему! – старуху, черноглазую мегеру и красавицу златовласку, ни сном ни духом не ведавшую, что творили ее мать и бабка.