Любовь и ненависть

Шевцов Иван Михайлович

аморально. Вам нравятся такие высокоидейные ангелы?

– Поскольку против них Карл Маркс и вы, то я просто не

посмею спорить с такими авторитетами.

– Вы, Ирен, перец красный, жгучий, злой. Но умница.

Между прочим, у нас с вами в характерах много общего. Не

знаю, чем это объяснить, но мне без вас бывает одиноко,

тоскливо и неуютно. Чувствуешь, чего-то недостает. А ведь мы

с вами спорим, не соглашаемся, на некоторые вещи смотрим

по-разному.

И в этом, должно быть, суть, главное. Иначе было

бы однообразно и невыносимо скучно.

Он говорил, говорил, не давая мне слова вставить, чтобы

возразить или согласиться. Он умел из необычных, красивых и

громких слов плести запутанный, затейливый, искусный узор

мыслей, в которых как-то странно и удивительно уживались

рядом самые крайние противоречия; и стоило вставить или

вынуть хотя б одно слово или взглянуть как-нибудь с другой

стороны, как смысл его фраз менялся, появлялись новые

оттенки, полунамеки, пунктиры. Он щедро, но, как правило, не

грубо, а тонко осыпал меня комплиментами, объяснялся в

своей любви ко мне, вздыхал, рисовал перспективы нашего

будущего семейного счастья. Говорил искренне, - во всяком

случае, ни в голосе, ни в жестах, ни тем более в словах его я

не могла, как ни старалась, уловить фальши или притворства.

Правда, это касалось только его чувств. Потому что в другом...

В другом было два Дубавина, два совершенно разных

человека: один из них говорил языком высокой и чистой

поэзии, другой - языком презренной прозы. Один был готов

жить и умереть в прекрасном Заполярье, другой ненавидел

этот край. Один был бескорыстен и щедр, другой мелочен и

жаден. А может, это мне только казалось. Может, я в самом

деле не поняла и не сумела разобраться в этой сложной

натуре, не имея достаточного опыта. Новоселищев был весь

как на ладони со всеми своими плюсами и минусами. Марат уж

никак не был сложной натурой. А Дубавин... Я даже не могу

сказать, нравился ли он мне. С ним, как он сам выразился,

было уютно и свободно. Он много знал и умел интересно

рассказывать. Регулярно читал журналы "Новый мир" и

"Иностранную литературу". Из современных писателей

признавал лишь Лиона Фейхтвангера, Назыма Хикмета,

Арагона и Паустовского.

– Эти умеют оригинально мыслить или, во всяком

случае, сообщать то, чего я не знаю, но о чем догадываюсь

интуицией, - объяснял Дубавин. - Они не назойливы и не

скучны.

Из классиков он обожал Гейне и Джека Лондона. Вообще

вкусы

его состояли из странных и самых неожиданных

сочетаний. Современной музыки он не признавал, говоря

несколько снисходительно:

– Вот разве только Шостакович и Прокофьев...

Он хорошо знал и литературу и музыку, любил много

читать, судил строго и беспощадно, утверждая, что наши

литература и искусство в большом долгу перед народом, что

пока нет ничего значительного и выдающегося, достойного

эпохи. О своей специальности он не любил говорить - "это

скучно", - хотя мне хотелось знать, что собой представляет

Дубавин как ученый. Мне помнились слова председателя о

бездельниках из научно-исследовательского института.

Новоселищев, конечно, не прав, успокаивала я себя, и все же

мне хотелось знать, что дает людям деятельность целого

коллектива здешних ученых. Аркадий Остапович объяснял

мне, над какими проблемами они работают, называл темы

диссертаций научных сотрудников. И все-таки я не была

убеждена, что Новоселищев не прав на все сто процентов.

Сам Дубавин показывал мне свои статьи в специальном

научном журнале. А одна его статья была опубликована в

областной газете. И хотя называлась она "Ученые Заполярья -

народному хозяйству", прочитав ее, нельзя было сказать, что

народное хозяйство нашего края получило какую-то особенно

зримую помощь от местных ученых.

За окном быстро сгущались сумерки. Я включила

настольную лампу. Аркадий Остапович умоляюще

запротестовал:

– Не надо, Ирен, я прошу вас. Надоел электрический

свет. Лучше естественный полумрак. - Он потянулся рукой к

лампе и нажал кнопку выключателя. - Так приятней. Лучше

сядьте и расскажите, почему у вас сегодня такой растерянно-

беспокойный вид? Чем вы встревожены?

– Решительно ничем, Аркадий Остапович, это вам просто

кажется в потемках. Зажгите свет, и вы убедитесь в своей

неправоте.

– Где вы собираетесь Октябрьские праздники встречать?

– спросил он.

– Еще не думала. Наверно, дома вместе с хозяевами.

– Давайте лучше с нами. Соберутся у меня дома

товарищи наши институтские. Включим приемник, послушаем

Москву, Ленинград, запустим радиолу, потанцуем. Веселей

будет. А?

Предложение было заманчиво. До 7 ноября оставалась

ровно неделя, но Лида уже как-то говорила на эту тему,

сказала, что собираются их земляки, хотят вместо