Любовь и ненависть
Шрифт:
совсем незнакомые люди - договорились ехать на такси.
Получалось что-то по два рубля с человека. Поехали. Впереди,
рядом с шофером села женщина, а мы, трое мужиков, сзади: я
и еще какой-то угрюмый, неразговорчивый мужчина - по краям,
а между нами представительный чернобородый академик - так
я о нем вначале подумал.
– Потом выяснилось, что он никакой
не академик, а просто известный фотограф Аристарх
Иванович Ларионов. Отъехали
двадцать. Шоссе Ярославское хорошее, асфальт блестит-
переливается, дорога красивая, по сторонам березовые рощи.
Машина идет с ветерком. И вдруг шофер панически закричал:
"Потерял управление!" Я не успел сообразить, что случилось,
как Ларионов мгновенно открыл мою дверь, сильным рывком
навалился на меня, и мы оба в какие-то секунды оказались в
зеленом кювете. Я слегка оцарапал ухо, Ларионов ушиб ногу. А
машина через каких-нибудь полсотни метров врезалась в
столб. Шофер и двое пассажиров - насмерть.
Василий замолчал и посмотрел на дверь, точно ожидал,
что оттуда вот-вот появится его спаситель. И он действительно
минут через десять появился. Первое впечатление более чем
приятное. Выше среднего роста, стройный, подтянутый,
совсем не склонный к полноте, он смотрел сквозь тонкие, едва
различимые стекла очков застенчивыми темными глазами.
Галантно поцеловал мне руку, с легким поклоном пожал руну
Андрею, сбросив при этом на лоб увесистую прядь черных с
седым отливом волос. Одет элегантно, хотя и традиционно -
темно-коричневый однобортный на две пуговицы костюм,
сшитый у первоклассного портного, белая нейлоновая сорочка
и переливающийся с зеленого в бордо галстук. Взгляд
внимательный, пристальный, какой-то профессиональный, что
ли, взгляд, изучающий человека. Мне он показался
воплощением скромности и благородства. Тихий мягкий голос,
сдержанные до застенчивости жесты, ненавязчивость в
разговоре, умение молчаливо слушать других - все это
подкупало, порождало чувство симпатии. Андрей потом
признался мне, что и на него точно такое же впечатление
произвел Ларионов в первые минуты знакомства.
Но вот Аристарх Иванович сел за стол. Ему налили
рюмку коньяку. Он поднял ее медленно, несколько даже
церемонно, поклонился в мою сторону, кротко взглянул на
Андрея и вполголоса произнес:
– Очень рад познакомиться. Мне всегда приятно...
– Не
договорив фразы, он откашлялся, поправил очки и после
некоторой паузы, точно решив не продолжать начатое,
закруглил, глядя улыбчиво на Василия: - Друзья моего
мои друзья.
Пил он медленно и не до дна, что несколько удивило
меня: я вспомнила реплику Алексея Макарыча, сказанную
полчаса назад, об особом нюхе на спиртное у Ларионова.
Закусывал молча и жадно, как сильно проголодавшийся.
Предпочитал слушать других, и первым единственным
вопросом его было:
– Ты не рассказал, как мы познакомились?
– Да. Василий Алексеевич говорил нам, - ответила я за
всех.
– Вы проявили подлинную находчивость.
– И мужество! - добавил Андрей. - Я думаю, ваш
поступок мы закрепим очередным тостом и от души
поблагодарим вас.
– Судьба, - скромно заметил Ларионов.
– Судьба связала
нас узами... Навеки. Теперь будем долго жить.
Вторую рюмку он выпил без промедления и до дна,
разгладил бороду и потянулся за кетовой икрой. Зачерпнул
ложкой сразу полбаночки, копной наложил на кусочек хлеба и
аппетитно заглотил. Но, поймав иронический взгляд Алексея
Макарыча, блаженно проговорил:
– Вкусна.
– Еще бы, чай, не каша, как говорил чеховский поп, -
сказал Алексей Макарыч.
– Ну да, ну да, попы они понимали толк, -
непосредственно заулыбавшись, заговорил Ларионов,
обнажив крепкие, с клинообразной щербинкой посредине зубы.
– Они любили выпить. Это как там? "Батюшка, вам что, водку
или коньяк?" - "И пиво!" Вот так батюшка.
И алые губы, резко обрамленные черной бородой и
усами, растянулись в улыбке, снова обнажив щербинку,
которая теперь мне показалась, как и сам смешок, неуместной.
Похоже было, что упомянутого Макарычем чеховского
рассказа, в котором дьячок ест черную икру ложкой, Ларионов
не читал. Василий попытался замять не очень деликатную
реплику отца и спросил фотографа:
– Послушай, Аристарх Иванович, что за даму ты
направил ко мне с запиской? Что ей от меня нужно?
– Ольгу Анатольевну? Или Татьяну Марковну ты имеешь
в виду?
– Да я уж не помню, ко мне одна приходила. Дородная
такая, довольно упитанная, с бесовской улыбочкой - глазки,
губки и все прочее. С полотна Рубенса сошла.
– А-а, это Ольга Анатольевна. Если Рубенса напомнила,
то она. Именно Рубенса. А то еще Татьяна Марковна придет.
– И тоже такая?
– тонкие брови Василия стремительно
вздернулись и опустились, он хмуро уставился на Ларионова,
но я видела, что глаза его прячут снисходительную улыбку.