Любовь к трем ананасам
Шрифт:
В этот утренний час в ресторане было почти пусто, только за угловым столиком сидел, уткнувшись в меню и сгорбившись, какой-то странный мужчина.
Ованес предался мечтам: еще немного, и он получит тот камень, ради которого совершил эту дальнюю и опасную поездку, получит реликвию, священную для всех армян… кроме того, он увидит ту очаровательную женщину, с которой встретился у дальних родственников… все складывается просто восхитительно.
Правда, звонок Минского показался ему несколько странным. Тот разговаривал как-то неуверенно, заикался, то и дело переходил на хриплый взволнованный шепот и не смог объяснить, почему сорвалась их первая встреча…
Официантка подошла к столику Ованеса и заставила его тарелками и соусниками. Ованес отрезал кусочек цыпленка. Нежное мясо было поджарено в самую меру, оно источало волнующий аромат базилика и буквально таяло во рту.
В это мгновение дверь ресторана открылась, и на пороге появился плотный мужчина с темными курчавыми волосами. Оглядевшись по сторонам, он уверенно направился к столу Ованеса.
– Борис Минский, – представился он, присаживаясь за стол.
Ованес Степанович, не отвечая на приветствие, выжидательно уставился на гостя.
– Ах да… – Тот суетливо зашарил по карманам, наконец достал половинку фотографии и положил на стол.
Ованес достал вторую половину фотографии, сложил вместе обе половинки. Они совпали. Впрочем, Ованес и не сомневался, что они совпадут, потому что на половинке, которую принес Минский, был его собственный отец, Степан Невсесян.
Двое мужчин стояли, обнявшись, на берегу широкой реки. Выцветший черно-белый снимок плохо передавал далекое лето, но самих мужчин вполне можно было узнать. Степан Невсесян немного покровительственно поглядывал на Сему Минского. Он и тогда, в Ростове, был более удачливым, более ловким, более везучим.
Ованес переводил взгляд с фотографии на сидящего перед ним человека.
Тот не слишком был похож на Семена. Только волосы, такие же темные курчавые волосы. Впрочем, не всегда сын бывает похож на отца.
Он вспоминал далекое ростовское детство. Пару раз он встречался с Борей Минским, сыном отцовского друга. Перед глазами возник большеглазый кудрявый увалень… Он это или не он?
– Ну, здравствуй, Борис! – проговорил Ованес и протянул руку.
Минский привстал и быстро схватил протянутую руку, как будто хватался за спасательный круг.
Нет, определенно он не нравился Ованесу Степановичу! Его бегающие глазки, суетливые движения, мелкие бисеринки пота на лбу. И то, что он не пришел на первую встречу, тоже выглядело очень подозрительно.
– Ты похож на отца, – соврал Ованес, пристально глядя на Бориса. – Просто одно лицо!
– Да? – удивленно переспросил тот и покосился на фотографию. – Ну… я не знаю… многие говорили, что я в маму…
– Ладно, это не важно… – Ованес понизил голос: – Как обстоит дело с тем… ну, ты знаешь, о чем я говорю!
Собеседник Ованеса подобрался, придвинулся ближе:
– Все в порядке! Но прежде я должен убедиться, что ты приготовил всю сумму…
– Деньги я переведу на счет, как мы договаривались. Но прежде всего покажи мне камень…
– Что же ты думаешь, я хожу по городу с такой бесценной вещью! Давай, договоримся на один из ближайших дней…
– А почему бы не сделать это прямо сегодня?
– Сегодня? – В голосе Минского прозвучал испуг. – Нет, мне нужно время, чтобы забрать камень из тайника… не волнуйся, буквально один-два дня…
– Вот как? – Ованес постучал пальцами по столу.
Все это ему не нравилось.
Стараясь не показать своего беспокойства, он снова взглянул на фотографию.
– А ты помнишь Ростов? – проговорил он мечтательно. – Помнишь, какую рыбу ловили в Темернике? Бычки клевали на пустой крючок! Мы их не успевали вытаскивать!
– Очень смутно, – смущенно проговорил Минский. – Я ведь тогда был совсем ребенком…
– Вот как… – протянул Ованес. – Что ж, и правда, что может запомнить маленький ребенок…
Когда отец Ованеса с семьей перебрался за границу – сначала в Ливан, к своим армянским родственникам, а после в Америку, – он время от времени получал весточки из родного города и знал, что Семен Минский до середины семидесятых годов жил в Ростове, на Дмитриевской улице. Так что его сын Борис должен очень хорошо помнить Ростов-на-Дону. Что-то в его словах явно не сходится. И эти бегающие глаза…
– Ладно, – Ованес взглянул на часы, – у меня сегодня очень много дел, так что вынужден извиниться. Когда будешь готов показать мне камень, свяжешься по прежнему телефону.
Он подал знак официантке, положил на стол деньги и встал из-за стола. Здравый смысл подсказывал ему как можно скорее удалиться с места встречи. Если на то пошло, то хорошо бы вообще как можно быстрее уехать из этой беспокойной страны. Но камень…
Ашот томился за столиком ресторана в мучительном раздумье – уйти или не уйти. С одной стороны, делать ему тут было нечего, потому что Ованес проводил деловые переговоры. С другой стороны, можно ли уйти, когда он уже сделал заказ? Наверное, так не принято…
В это время к его столику вернулась официантка и поставила перед Ашотом большую чашку чего-то горячего.
Ашот хорошо разбирался в кофе. Его тетушки не только замечательно варили кофе по-турецки, но еще и неплохо гадали на кофейной гуще. Правда, племяннику они гадали крайне неохотно, долго вздыхали и охали, разглядывая узоры на стенке чашки, и отделывались ничего не значащими словами.
Так вот, то, что поставила перед ним официантка, меньше всего напоминало кофе.
Как все знают, кофе должен быть черным, как ночь, горячим, как огонь, и сладким, как поцелуй.