Любовь Литвина
Шрифт:
– О чём вы говорили?
– Спросил Стась, вытирая пот на лбу.
– Он сказал, что при Дворе Султана когда-то говорили на этом языке, напоминающем наш. Он называет его венедским.
– Ответил поражённый Ахмет.
На следующий день Стась и ещё 9 литвинов, попрощавшись с товарищами, отправились с Синопа в Смирну.
Путь предстоял долгий, но единственное, что утешало, то это смена отношения к ним. За ними теперь, практически, никто не следил, и никто теперь их не охранял. Им выдали даже доспехи, ибо в пути могло случиться всякое. Времена были тревожные. Единственное, что им пока не вручили, это оружие. Литвины ехали отдельной группой на небольших,
Потянулись однообразные дни в пути. Горы, пустыни, оазисы, снова горы. Узкими тропами обходили большие города, проходя через мелкие деревушки, которые здесь назывались аулами. Еды и воды хватало, впервые за долгое время.
Ахмет ехал большую часть пути в компании с хозяином, рассказывая ему о своей стране и расспрашивая о Турции. А по вечерам он рассказывал об Османской империи и городе Смирна, где им предстояло жить.
Смирна располагался на берегу залива, который соединялся с морем, на другом берегу которого была Греция. Ещё недавно город входил в Никейскую империю. Никея -- бывшая столица Вифинии. Её правители называли себя Византийскими царями. Стась снова вспомнил рассказы дяди Вита о том, что пруссы, часть литовского народа, пришли с Вифинии. Смирну сначала захватили турки-сельджуки, а потом -- османы. Турки всегда благосклонно относились к захваченным народам, потому эти народы со временем сами превратились в турок.
В тот вечер Ахмет принёс радостную весть. На следующий день они придут в Смирну. К обеду литвинам принесли кувшин раки, местной водки. Давгерд, товарищ со Слонима, отошёл от лагеря. Вернулся бледный и взволнованный. Показал рану на ноге.
– Змея.
– сказал он.
– Голова, как у лягушки.
На всякий случай позвали турок. Показали. Те что-то спросили на своём языке. Ахмет ответил. Опять спросили. Ахмет ответил и побледнел.
– Он сказал, что это гюрза, только у неё -- голова лягушки. Её яд смертелен, всегда.
– В голосе Ахмета послышалась дрожь.
Стась быстро встал, подошёл к Давгерду, который, казалось, стал ещё бледнее.
– Дайте нож!
– Закричал он. Кто-то сунул ему в руку кривое лезвие с деревянной ручкой. Стась быстрыми движениями сделал два пересекающиеся крестиком надреза на ранке от укуса и припал губами к ноге товарища, высасывая яд. Так его учил когда-то отец дома, и он запомнил, что делать, если укусила гадюка в лесу. Ему показалось, что он почувствовал горький вкус змеиного яда. Он долго плевался, пока не закружилась голова. Стась прилёг рядом с Давгердом. Тяжело дыша.
– Воды! Дайте воды, много воды.
– Услышал он.
Он долго и много пил, а ему говорили: "Ещё"!.. К вечеру стало легче. Давгерду - тоже.
На следующий день их караван вошёл в Ангору, город в центре Османской империи. Они двигались по узким многолюдным улочкам, наполненным шумом. Никто на них не обращал внимания. Прошли к центру города и оказались перед дворцом самого Султана. Остановились на широкой площади, наполненной любопытными, рассматривающими то великолепие, которое раскинулось перед ними.
Собственно, сам Дворец примыкал к небольшой речушке на противоположном берегу бурной речушки. Его окружал внутренний Двор, с обширными строениями, башнями, стенами, садами, бассейнами. Здесь находились кухня, загоны для соколиной охоты, жили лекари, хирурги, астрономы, секретари и различные другие служащие при Дворе. За внутренним Двором шёл Двор внешний. Здесь жили различные вельможи и многочисленные чиновники при Дворе. А также здесь размещались Дворцы сыновей Султана со своими Дворами и гаремами. Свои гаремы имели и многие чиновники. Где-то в стороне наблюдалась обширная конюшня. Собственно, это был большой город в самой столице Империи.
Что интересовало, Стась спрашивал у Ахмета, стоявшего рядом, а тот -- у соседних турок. Основную часть Дворца Султана составляли помещения его гарема. В восьмиугольной башне жили четыре официальных жены Султана, бывшие принцессы из самых знаменитых родов Востока. За ней, в другой башне, еле различимой, находился кабинет самого Султана, где он проводил большую часть времени в праздных и любовных утехах. Сам гарем находился рядом, в обширных помещениях, поделённых на комнаты. Но большая часть наложниц не имела своих комнат, проживая в общих помещениях. Во всех окнах гарема видны были стеклянные окна, закрашенные краской и деревянные решётки. Строгие хранители непорочности султанских жён, евнухи, выделялись своей тёмной одеждой и вооружением, саблей и пикой.
Ворота в сераль, в Султанский сад, охраняли многочисленные янычары из многотысячного отборного корпуса охранников. Дворцы же сыновей Султана и его министров находились совсем близко. Видны были музыканты, играющие на различных инструментах, потешные карлы для забав и даже наложницы из гарема, с открытыми лицами и полуоткрытой фигурой.
– Вот бы ближе подойти!
– Услышал Стась голос кого-то из литвинов.
– Можно попробовать уговорить наших турок!
– оживился Ахмет и тут же завёл разговор с нашими охранниками.
Удивительно, но те после недолгих уговоров согласились. Видимо, и им очень хотелось хоть одним глазком взглянуть, как живут наложницы в гареме Султанского сына. Узкими тропами, среди платановых деревьев и пальм, все спустились к речке, на противоположном берегу которой располагался Дворец одного из Османских Принцев. Зашли чуть вверх по течению речки, чтобы хорошо видеть помещения и двор гарема.
Само здание, где помещался гарем, стояло совсем рядом, на крутом утёсе. Высокие гладкие стены без окон. Видимо, окна выходили на невидимую часть стен, во двор. Зато хорошо был виден большой четырёхугольный мраморный бассейн с прозрачной лазурной водой, вокруг которого собрались девушки, разные по возрасту и привлекательности. В купальниках под прозрачными, лёгкими, разноцветными, шёлковыми тканями. Несколько танцовщиц плавно двигались в ритме танца.
Девушки с гарема, увидев толпу мужчин на противоположном берегу, отреагировали по-разному. Кто-то стал фыркать, махать руками, чтобы уходили. Кто-то, из тех кто помоложе, улыбаясь, продолжали заниматься своим делом. У одной в руках появилась подзорная труба, которую она тут же направила на противоположный берег. Многие улыбались и дружелюбно махали руками. Что удивило, некоторые девушки были светловолосыми и светлоглазыми, белокожими. Совсем, как дома.
Одна из них, необыкновенно красивая, но скучная и замкнутая, казалось, смотрела на Стаса. Казалось, упрекала она судьбу в похищенной у неё свободе. И взгляд свой бросала то на реку, то на скалу, где возвышалось её вынужденное неприступное жилище, как свидетельство ревности и подозрения хозяина. Жизнь в заключении. Кто поймёт вздох твой, красавица? Непонятен он подругам твоим, в которых прелести твои порождают зависть. Нет сердца сострадательного, разделяющего печаль твою. Объятия человека, которому отдаёшься ты из боязни, избегая жестокой казни за непокорность, ненавистны тебе. Но вынуждена ты скрывать это, притворяясь счастливой. Может ли сердце твоё любить того, кто лишает тебя свободы?