Любовь… любовь?
Шрифт:
— Не знаю, мистер ван Гуйтен. — Я молчу, размышляю. — Предложение ваше мне кажется заманчивым. Вы знаете, что мне всегда нравилось работать у вас… — Так как он, по-видимому, не ждет ответа тут же, на месте, я говорю: — Большое вам спасибо за ваше предложение, мистер ван Гуйтен, и, если позволите, мне бы хотелось еще хорошенько его обдумать.
— Прекрасно, — говорит он. — Вполне разумно. Ни в коем случае я бы не хотел, чтобы вы принимали решение очертя голову.
— И притом мне нужно обсудить все это дома,
— Разумеется, разумеется, я только что хотел спросить, не поговорить ли мне с вашим отцом.
— Я скажу ему, и он, вероятно, заглянет к вам как-нибудь после работы.
Вскоре после этого я ухожу. Мистер ван Гуйтен снова благодарит меня за сегодняшний день и, давая мне деньги, добавляет еще десять шиллингов — вроде как бы премиальные. Я отказываюсь, но он не хочет отпустить меня, пока я не возьму.
В тот же вечер за ужином я сообщаю эту новость матери и отцу.
— Мистер ван Гуйтен предложил мне перейти к нему на работу на полную неделю, — говорю я и наблюдаю за выражением лица нашей Старушенции.
— Что же ты ему ответил? — спрашивает она.
— Я сказал, что подумаю и погляжу, как вы с отцом к этому отнесетесь.
— По-моему, от добра добра не ищут, — говорит Старушенция. — До чего ты там можешь дослужиться, в магазине-то?
— Обожди минутку, — говорит Старик. — Придержи язык. Это ведь не то, что работа в любом магазине. Мистер ван Гуйтен очень высокого мнения о нашем Викторе. Он смотрит на него почти как на родного сына… Что именно он тебе сказал, Виктор? Он ведь не просто так взял и предложил ни с того ни с сего.
— Ну нет. Он очень долго ходил вокруг да около, говорил о том, что он стар и у него нет родственников, что он не хочет, чтобы я необдуманно сошел с избранной мною стези. Ну, ты знаешь, как мистер ван Гуйтен изъясняется.
Старик кивает. Он вообще-то здорово соображает, наш Старик. Сразу смекает, что к чему, и на этот раз ему тоже быстрее, чем нашей Старушенции, удается ухватить суть дела.
— А как же! — говорит он. — Мистер ван Гуйтен по-настоящему образованный господин, без дураков.
— Но сколько там можно заработать, в этом магазине, Артур? — говорит наша Старушенция. — Виктору скоро исполнится двадцать один год, и он получит хорошую прибавку.
— Ну, насчет этого мы тоже говорили. Он сказал, что с заработком все будет в порядке.
— Ты, я вижу, как будто не прочь перейти к нему, а, Виктор? — говорит Старик. — А ведь тебе всегда хотелось стать чертежником. Помнишь, как ты плясал от радости, когда пришло извещение, что тебя принимают на работу к Уиттейкеру?
— Мне тогда было всего шестнадцать лет. А сейчас эта работа стала уже как-то не по нутру. И не потому, что мистер ван Гуйтен сделал мне это предложение… Это еще раньше началось… — Я чувствую, что начинаю ухмыляться во весь рот. — Да, по правде
— Раз уж оно так получается, надо, мне думается, пойти перемолвиться с ним словечком, — говорит Старик.
— Ну да, он тоже сказал, что хотел бы потолковать с тобой. А я сказал, что ты заглянешь к нему как-нибудь по дороге с работы.
— Еще чего! — говорит Старик. — Так я и потащился к мистеру ван Гуйтену в тех же штанах, в которых лазаю в шахту. Как-нибудь вечерком вымоюсь, переоденусь и схожу к нему, и мы с ним потолкуем.
Через неделю все уже решено. Я перехожу на работу к мистеру ван Гуйтену, получать буду восемь фунтов в неделю, а когда мне исполнится двадцать один год — девять фунтов, и мистер ван Гуйтен говорит, что я могу положиться на него в отношении дальнейшего.
Джимми Слейд — первый, кому я рассказываю об этом у нас в чертежке. Сразу же после пасхальных каникул.
— Как это делается, когда хочешь заявить об уходе?
— Мне кажется, надо подать заявление заведующему отделом. Что-нибудь в таком духе: «разрешите поставить вас в известность, что с такого-то числа я прошу освободить меня от занимаемой мною должности».
— А за какой срок нужно уведомить?
— По-моему, ты обязан уведомить минимум за неделю, но приличнее будет, если уведомишь за две. И я бы на твоем месте заранее переговорил со стариком Хэссопом и предупредил его о своем намерении, чтобы он не оказался в дураках.
— Не больно-то мне охота с ним объясняться.
— Говорят, он даже Конроя пытался отговорить, — замечает Джимми. — А мне всегда казалось, что он его терпеть не может.
— Старина Конрой был чертежник, каких мало. Хэссоп знал, что он теряет хорошего работника. Я буду классом пониже.
Пока мы болтаем, раздается звонок на обед, и мы вместе со всеми выходим из бюро.
— Глупо как-то получилось у меня с Конроем, — говорю. — Только-только мы с ним сошлись немного, а он тут как раз и уволился.
— Альберт был неплохой малый, — говорит Джимми. — С ним вполне можно было ладить, если не обращать внимания на его манеру разговаривать. Мне он всегда был куда симпатичнее, чем Льюис.
— Да и мне тоже, во всех отношениях.
— Ну что же, — говорит Джимми, — раз уж ты решил, так решил. А мне будет не хватать тебя, собака ты.
— А, брось, — говорю. — Я же не собираюсь эмигрировать в Тимбукту. Мы еще не один вечерок проведем вместе после работы.
— Да, конечно.
Мы проходим по коридору, отворяем дверь и слышим пронзительный женский крик, а затем какой-то шум и суматоху внизу на лестнице. Когда мы сбегаем вниз, там уже целая куча девчонок и несколько парней, и все они толпятся вокруг чего-то, что лежит на полу.