Любовь моя
Шрифт:
— Если только всё культурно и интеллигентно, — смущенно и неуверенно пробормотала Жанна, застигнутая врасплох то ли на самом деле изощренной, то ли выдуманной откровенностью Инны.
— И без мата? — хихикнула в ладошку Инна.
— Не совестно тебе? — оскорбилась Аня — Плохое само легко и быстро внедряется, а хорошее приходится терпеливо и настойчиво прививать. И если принять во внимание, что доброе слово соединяет, а злое и грубое разъединяет, то…
«Не дай бог скатятся на проблемы воспитания», — буквально холодея, подумала Лена и плотнее завернулась с головой в одеяло.
— Меткое наблюдение, — съязвила Инна, прервав Анину пылкую речь. — Примазываешься к классикам типа Макаренко? Мозги еще не проели
— На себя обернись, — обидчиво отрезала Аня.
— Невероятно, непостижимо! Просто прелесть. Поглядите, какая недотрога. Ты ли это? — воскликнула в полном восторге Инна. — Заводишься, куксишься как маленькая.
— Несет тебя… Опять все переиначила. Насмешничаешь, издеваешься, неистовствуешь. — Аня страдальчески скривилась. — Да, я слишком эмоциональная, даже нервная. Да, я говорю элементарные вещи, потому что о них часто забывают. Вот ты, наверное, думаешь: какое право имеет Рита писать о грустном, если детдомовцев у нас меньше одного процента от общего числа населения, о пьяницах, если их не пятьдесят процентов или о сплетниках, портящих жизнь не одной сотне тысяч людей? Еще о безразличии, о безответственности… Мол, кому нужны непреложные, примитивные истины?
Ты настаиваешь на том, чтобы писали о великих личностях, гордились ими, подхлестывали самолюбие? Я не против, такие примеры нужны, но я хочу, чтобы создавали интересные позитивные фильмы о современных людях, живущих в коммунальных квартирах или съемных углах, о тех, которые, получая гроши, умудряются преданно и творчески служить отечеству, любить, растить прекрасных детей. Вот это были бы настоящие народные герои!
— Герои капиталистического труда?!
— Инна, перестань бессовестно изводить Аню, — сдержанно попросила Жанна. — Вцепилась мертвой хваткой. Зверей тоже любят, но воспитывают, в основном, методом… кнута и голода. Получила от меня «мастер-класс»? Ты такой же педагог, как я Папа Римский. Помолчи, иначе я выскажу всё, что о тебе думаю.
— Ой, напугала! Трясусь от страха!
— Анечка, успокойся. Выговорилась? Вот и хорошо. Ты, как всегда, права относительно того, что касается воспитания. Ты ас в этой области.
— Простите, нервы, — искренне и благодарно просияв, прошептала Аня в ответ на защиту коллеги.
— У нас мораторий на смертную казнь, — отшутилась Инна, предваряя и отменяя этим нещадную критику и возможные дальнейшие выпады и угрозы Жанны в свой адрес.
«Когда Инна заводится, проще с постным выражением лица не замечать ее шпилек или рассмеяться с ней за компанию. Но Ане с ее нервами это не по силам», — решила Лена и снова осторожно коснулась руки подруги.
7
— Я добросовестно старалась заснуть. Не вышло, — подала голос Жанна. — Аня, добавлю к твоему предыдущему заявлению: «Писателю надо бы еще отражать расклад мнений в обществе по разным вопросам. Допустим, писать про изживший себя комсомол, о его чиновниках, этих «откормленных бонз-пионеров лет сорока», про поиски чего-то на их замену. Или о том, что без героев, борющихся с коррупцией, России быстро не возродиться. И все это делать с сохранением интриги. Эпоха обозначается людьми, поэтому надо писать о тех, в которых отразилось новое время, и которые серьезно повлияли на положительное развитие страны.
— Ты об олигархах, которые обокрали наших сограждан и вывезли капитал за границу? — рассмеялась Инна.
«Прописалась в дискуссии организованной на пустом месте. И что нового сказала?» — педантично отметила про себя Аня и раздраженно заявила:
— Проснулась. Насколько я могу позволить себе судить о Ритиных книгах, они и есть
Но Жанна продолжила:
— И в нас, женщинах, эпоха отразилась. И это мое заявление более значимо, чем то, о чем пишут некоторые недальновидные писатели. Я верю в женщин. Они в большей степени истинно способны на поступки. Какие психологические глубины в простых сельских русских женщинах! Я восхищаюсь их реакцией на жизненные ситуации, их терпением и трудолюбием. Я — не из их числа. Это я поняла, безвыездно проработав двадцать лет в деревне. Не прикипела я к ней, не «климатило» мне там, как ни пыталась прижиться. Но я старалась. Деревня научила меня естественному, открытому, непосредственному, деловому взгляду на жизнь. У тамошних людей нет нашей городской рефлексии. Протекла крыша — починим, не уродил картофель — обойдемся другими продуктами. Все просто, ясно. Сами решают свои проблемы. А мы уже не можем без двусмысленности и демагогии. По любому поводу в уме перебираем варианты. Всё нам кто-то что-то обязан. Устаю я от этого… Жаль, что города высасывают деревню, она дряхлеет и разрушается. А казалось бы, не должны, это противоестественно. Ведь она — кормилица. Вот и едим Бог знает что, вместо натуральных продуктов. И это при наших-то просторах…
Недавно, впервые за последние десять лет в городе встретила человека, который помог мне без пользы для себя. И я разволновалась. Хочу радоваться, а сама не верю. Ищу причины, чего-то боюсь, что-то меня настораживает, мол, что ему от меня надо, что потребует взамен? А в деревне мне такое даже в голову не приходило. Там все друг другу помогали.
— И все же ты без оглядки покинула деревню. Временами мысленно возвращаешься в нее? — спросила Аня.
— И не только мысленно, правда, не так часто как хотелось бы. Теперь деревня — дом души моей, дом мира и счастья. Когда случается там бывать — Матерь Божия! — такой откат в молодость, в прошлое происходит! Деревня, с ее теплыми и всё понимающими людьми, помогает мне приходить в себя после трагичных событий, восстанавливаться после болезней. Я обновляюсь в ней, становлюсь мягче, терпимее. Там я замечаю, как быстро природа отвечает добром на малейшую помощь человека. Как-то воткнула свежесрезанные черенки во влажную землю, а они росточки дали, веточками обросли! Я как ребенок радовалась. И у своих детей я поощряю желание приобщиться к природе. Мы с ними каждый год сажаем деревца на пустырях и поливаем их, пока не приживутся. Еще я иногда люблю побродить по дальним деревенским улочкам и проулкам. Поразительна аура этих старых уединенных заброшенных мест! Деревня мало меняется. Может, именно поэтому, возвращаясь в нее, я наиболее остро чувствую изменения происшедшие в себе за время отсутствия.
— Это по типу того, как перечитываешь Гека Финна через двадцать лет и обнаруживаешь, что не обращала внимания на социальные моменты, обозначенные автором в книге, потому что раньше волновали только приключения маленьких героев, — с легкой усмешкой заметила Инна. — Ты не хочешь насовсем вернуться в деревню? Природа, воздух! Россиян кто-то должен кормить.
— Если только отдыхать. Нет никакой материальной выгоды от огорода, — сказала Жанна.
— Работай на нем, чтобы вылечить свой радикулит. А экологически чистые продукты? — подсказала Аня.
— Ой, держите меня! Горожанка меня учит! Не вызывай огонь на себя. Тебе удавалось вырастить картошку и баклажаны без потравы колорадского жука? У меня не получалось, вот я и бросила огород, который с перепугу приобрела в начале перестройки.
— И я оставила это занятие из-за постоянной нехватки воды и воровства местных бомжей, — созналась Аня. — И лес скоро назад забрал выделенные нам садоводческим товариществом участки. Они сплошь покрылись молодыми соснами и березами. Теперь я там грибы собираю.