Любовь моя

Шевченко Лариса Яковлевна

— Ты права. Можно и нужно писать о чем угодно и как угодно, главное — делать это убедительно и никому не подражая, — поддержала ее Аня. — В Ритиной прозе не чувствуется заданности, умозрительности, она в ней проста и естественна. У Риты абсолютный слух на правду. Для нее она — основа, база мастерства писателя.

— Можно подумать, что мы сами не знаем, с какого боку нам подходить к проблемам своей жизни. Только у писателей особая ясность и точность мыслей и оригинальное звучание слова? — недовольно забурчала Инна. — Вот зачем Рита пишет? Писательство — способ ее существования? Она живет в двух реалиях: в своей жизни и в жизни своих героев? Если не пишет, то на нее

накатывает ужас? Она отравлена ядом сочинительства и без этого уже не способна жить?

— Последняя твоя фраза явно пришлись бы Рите по душе. Она хочет, чтобы все хорошее, что было в жизни нашего поколения, продолжилось в наших внуках и правнуках. Рита рассказывала, что первоначальным импульсом к написанию следующей книги для нее является выбранный прототип главного героя. От него она всё ведет, — объяснила Аня. — А вот одну мою знакомую почему-то не впечатлила Ритина предпоследняя книга. Я ей пыталась растолковать…

— Художник всегда обречен на непонимание! — рассмеялась Инна. — Удовлетворить в одном произведении и элитного, и массового читателя невозможно.

— Нравиться и царю и пономарю? Дудки. Литература не тот вид деятельности, где всё решают вкусы большинства. Кажется, Бунин заявлял, что он «не червонец, чтобы всем нравиться», — напомнила Жанна. — И о Моне Лизе говорят, что она сама вправе выбирать, на кого производить впечатление, а на кого нет.

— И у меня нет такой задачи. О Ритиных произведениях можно сказать то же самое. И это мое глубокое убеждение. Очередной своей книгой она еще раз подтвердила свое писательское реноме. «Надо иметь умных товарищей». Когда-то эту реплику в зрительный зал Маяковский вбросил. Правда, в детстве я считала эти его слова грубыми и нетактичными, — тихо сказала Аня.

Но Инна отчитала ее хлесткой фразой того же автора:

— «Гении не боятся капризов толпы. Что им недалекость отдельных особей!»

Аня не рискнула ей возразить.

«Не может отказаться от соблазна блеснуть своей эрудицией. Нарочно подавляет меня своей начитанностью», — очень тихо, но сердито пробурчала Аня, прекрасно сознавая свою неправоту. Усталость и раздражение слишком давили на ее слабые нервы, и она таким образом пыталась расслабиться.

«О Боже, дай мне терпения! Может вино из них никак не выветрится? Слабы стали по этой части? Завтра мы будем представлять собой вяленую рыбу, висящую на сквозняке», — с грустной вымученной усмешкой подумала о себе и об остальных присутствующих Лена.

Нельзя сказать, что ей полностью не нравилось происходящее в комнате, — оно развлекало, — но ей очень хотелось полноценно отдохнуть.

И все же Лена, похоже, минут десять вздремнула между высказываниями подруг и поэтому немного приободрилась.

— Мне импонирует, что Рита, как теперь принято говорить, сама себя сделала: ни протежирования, ни малейшей материальной поддержки со стороны, — сказала Аня.

— Как, впрочем, и все «служители» искусства, вышедшие из нашего курса, — нехотя допустила Инна.

— А у Риты не возникает судорожно-пугливых мыслей, что вдруг больше не получится, что уже растратилась? — Это Жанна заговорила.

— Ей неведом творческий простой. «В кричащей тишине я заново рождаюсь», — строчкой из Валентина Гафта ответила Лена. (И у нее он на слуху?)

— Как приятно, что мы можем перекликаться фразами из великих и любимых авторов! — мгновенно отреагировала Инна.

— Для последней книги Кира подкинула Рите идею, — сообщила Аня.

— Молодец. Идея часто стоит дороже воплощения.

— Рита загорелась ею, привела

в действие пружины вдохновения, и всё закрутилось-завертелось. Туда же вплелись несколько видоизмененные судьбы наших подруг и знакомых. Есть среди ее героев и редкий благородный тип интеллектуала, и современные подонки. Куда же теперь без них? У кого-то из персонажей голова замутнена пропагандой и рекламами, кто-то живет своим осторожным умом. Там этика и поэтика жизни, трагичная ирония и затейливые детали характеров… Все как в жизни, — поведала Аня.

— Сама себе задает вопросы, сама на них пытается ответить, вслушиваясь в себя и в окружающий мир, — сказала Инна вполне серьезно.

«Дает недвусмысленно понять, что отводит себе в нашем разговоре далеко не последнюю роль», — ревниво подумала Жанна и намеренно обратилась только к Ане:

— Какова, с твоей точки зрения, философия Ритиных произведений? Какова главная метафора последней книги?

— Не возьмусь сформулировать. Я не по этой части, — начала та извиняющимся тоном, но потом разошлась без меры:

— Я понимаю, что главный критерий ценности современного произведения — новизна формы и содержания, но для меня важнее: нравится — не нравится. Я понимаю качество произведения на уровне моего вкуса. Но не всё так просто. Ты же знаешь, мы в диалоге со своим временем через свои ощущения, и в этом процессе есть определенный компонент бессознательного, потому-то в Ритиных книгах мне важны не сами события, а их обсуждение героями. Я эти оценки со своим мнением сравниваю. В какой-то момент мне стали неинтересны сюжеты книг. Может, поэтому у меня сложилось мнение о Рите, как о серьезном, вдумчивом, интеллектуальном писателе. Для меня до сих пор существуют неразгаданные зоны в ее творчестве. Я под сильным впечатлением от ее произведений. Ни ужасов, ни кровищи в них, а вот поди ж ты — бьют в цель. Когда я читаю их, иногда так грустно делается! Мы же люди, отчего же живем так неразумно! Мы же россияне, великая нация, а не то, что думают о нас американцы: медведи, балалайки и водка. Мы — великая страна! — с болью и обидой в голосе сказала Аня. — Ритины корни в СССР. Оттуда тянется шлейф ее высоколобой интеллектуальности. (Она о книгах для взрослых?) Оттуда же предисловия и послесловия к ее книгам, соответствующие рангу толстых журналов. Ее писательству предшествовал опыт вузовского преподавания и наставничества, что бесспорно не могло не сказаться на произведениях. И это же определило узкий социальный круг ее персонажей.

— Ансамбль, — рассмеялась Инна.

— Небезосновательно, — согласилась Жанна.

— И все же от ее последней книги я в некоторой растерянности. По языку это интеллектуальный роман, а по содержанию — грустно-бытовой. Он впечатляет, но не обнадеживает. Она недооценивает в триаде добродетелей надежду. Любовь и вера могут уйти из жизни человека, угаснуть, но надежда должна оставаться и сохранять душу. Таких как Рита «грустных» писателей должно быть мало, чтобы не сеять пессимизм, который чреват непредсказуемыми последствиями.

— Трагический пессимизм, — уточнила Инна слова Ани. — Ее персонажи борются, пытаются что-то улучшить. Разве они утратили надежду и веру? По крайней мере, в себя. Ты считаешь ее героев слабыми и далеко не безупречными, не соответствующими кодексу строителей коммунизма?

— У них много просчетов, проколов.

— Ты хотела бы увидеть образы безгрешных людей, быть похожими на которых мы искренне стремились в свои молодые годы с воззванием: «сильные воспринимают препятствие как возможность»? Слова, слова, старые лозунги… А Ритины герои живые, обыкновенные.