Любовь на острове чертей
Шрифт:
В квартире было тихо. Гостиная сияла чистотой, посуда на кухне была аккуратно расставлена в сушилке.
«Спит, наверное», — подумал Хаим. Но в спальне Цили не оказалось. Пройдя по всем комнатам, он обнаружил ее в душевой. Циля удавилась на веревке, привязанной за крюк от ванночки Ашера. Сбившийся парик прикрывал лицо. Сквозь мелкие кудряшки торчал багровый, уже начинающий распухать язык.
После похорон Цили Хаим снова завербовался на самые дальние рейсы. Квартиру он запер на ключ и оставил под наш присмотр — сдавать на съем семейный музей он не мог.
Пошло
В чем причина разыгравшейся за стенкой трагедии? Почему погиб улыбчивый добряк Ашер? Я не могу и никогда не смогу отыскать истинный корень событий, а жить в мире, где мучительная смерть без повода настигает безвинного человека — страшно.
Сколько еще осталось мне? Долго ли доведется ежиться от предрассветного ветерка, ощущать рядом теплое плечо жены, зная, что в соседней комнате спят здоровые дети, а за несколько километров — родители.
Потом я вспоминаю Цилю. Представляю, как в непроглядной черноте могилы расползается саван и разлагается тело. Пройдет еще десять, двадцать, тридцать лет и среди потемневших костей скелета будут одиноко горбиться силиконовые имплатанты с гарантированной прочностью.
Я долго лежу, переполняемый тоской и грустью, пока спасительная волна сновидения не накрывает меня с головой.
Перед тобой — вечность
«Но главное, что Вован понял из книг, это то, что в жизни нет ничего слаще тайм-аута».
Козел во впереди идущей машине, наверное, слушал свою басурманскую музыку или ковырялся в носу. Во всяком случае, тащился он на смехотворной скорости, километров девяносто в час. Фима прижал газ, вывернул на встречную полосу и пошел на обгон.
Козел, естественно, оказался чучмеком-марокканцем: его рука, по чучмекскому обыкновению, торчала наружу, сжимавшие сигарету пальцы покачивались в такт барабанному бою, несшемуся из недр машины.
— Вот потому «марокканцев» в летчики не берут, — подумал Фима, меряя презрительным взглядом испуганного сефарда. — Куда он в самолете руку с сигаретой высунет?
Он перевел взгляд на дорогу и тут же понял, чего испугался чучмек. Прямо навстречу его «Фиатику» мчался огромный семитрейллер; свернуть было некуда, а тормозить поздно. Не отрываясь, словно завороженный, смотрел Фима на блестящую морду грузовика, пока не наступила темнота.
Удара он не почувствовал, он вообще ничего не почувствовал, кроме осторожного прикосновения чего-то пушистого к носу. Фиму потянуло вперед, руля перед ним не оказалось, чтоб не упасть, он выставил руки и, повалясь на четвереньки замер.
Зажмурив глаза, Фима смиренно принялся ожидать появления темного тоннеля со светлом пятном в конце, теней родственников, добрых ангелов и прочих атрибутов начала загробной жизни.
Прошло несколько минут. Пахло пылью, нос щекотало,
Он оказался в синагоге, стоящим на коленях перед занавеской, прикрывающей шкаф со свитками Торы. Пылью несло от этой самой занавески, и нос щекотала тоже она. В синагоге Фима бывал несколько раз за свою жизнь: в первый — на экскурсии для новоприбывших, во второй — на бар-мицве у сына соседей, и еще один по какому-то другому поводу. Во всяком случае, интерьер ему был знаком.
Неярко горели светильники, поблескивали лаком подлокотники массивных кресел с сиденьями и спинками из толстого пурпурного плюша, стены, почти доверху закрытые стеллажами для книг, отсвечивали золотым тиснением обложек. За цветными витражами окон стояла чернота. Если так начиналась загробная жизнь, то Фима явно оказался в раю, ад, скорее всего, выглядел бы иначе. Сковородками и бушующим пламенем пока не пахло, что утешало.
Но делать в этом непрошеном раю Фиме было нечего. Он поднялся с колен и решительно направился к выходу.
— А тфиллин? — раздался вкрадчивый голос. — Тфиллин кто накладывать будет?
Фима замер, точно вкопанный. Посреди зала стоял «дос» в традиционной пингвиньей униформе и, дружески улыбаясь, рассматривал Фиму. Черная шляпа сидела на «досе» странно, словно изнутри ее поддерживало еще что-то, а из-под полы длинного лапсердака выглядывал жгут коричневой кожи с волосатой кисточкой на конце.
— Черт! — екнуло Фимино сердце. — С хвостом и рогами. Но в синагоге! И с каких пор черти предлагают накладывать тфиллин? Что они, хабадники, что-ли? Чертовщина какая-то!
— Какие еще тфиллин? — буркнул он и двинулся дальше. — Не знаю никаких тфиллинов!
— Стоять, — негромко приказал «пингвин», но Фима не остановился, а наоборот, ускорил шаг.
Раздался щелчок, что-то подсекло Фимины ноги и сильно рвануло вбок. Не удержав равновесия, Фима упал, больно ударившись плечом о подлокотник кресла. То, что он принял за хвост, оказалось кожаным бичом, и «пингвин» орудовал им довольно умело.
— Урою, козел! — зарычал Фима и, выхватив из кармана верные нунчаки, бросился на «доса». Впрочем «бросился» — чересчур сильное определение, на втором шаге «пингвин» снова взмахнул бичом, Фиме показалось, будто из волосатой кисточки вырвалась струя огня и обвилась вокруг его руки. Кисть обожгло, словно по ней действительно прокатился огонь, и нунчаки отлетели в сторону. Следующий взмах бича опрокинул Фиму на пол.
— Горяченького захотелось? — дружелюбно спросил «пингвин».
— Не, — еле выдавил из себя Фима. Рука болела нестерпимо, да и лодыжки, по которым дважды прошелся бич, горели огнем. — Чего тебе надо, к…? — он хотел сказать «козел», но слово застряло в гортани, словно непрожеванная горбушка хлеба. Совершено несообразно ситуации Фима вдруг ощутил голод, еще бы, ведь кроме чашки кофе с булочкой, он ничего не ел, а сейчас уже хорошо за полдень.
— Мне надо, чтобы ты наложил тфиллин, — ответил «дос», пряча за спину руку с бичом.