Любовь на первой полосе
Шрифт:
— К чему ты клонишь?
Рут улыбнулась. По крайней мере, попыталась, хотя глаза оставались печальными.
— Полагаю, ты должна бороться за то, во что веришь, и к черчу последствия… В крайнем случае, вы оба найдете себе другую работу.
— А как же Санди?
Рут на минуту задумалась.
— Мне трудно судить. Ведь я не замужем, у меня нет ни двух пацанов, ни стиральной машины. Но если тебе интересно мое мнение, то Санди придется несладко. У нее нет престижной работы, как у тебя. По разным приемам она не ходит. Кому она будет нужна? Никому. К тому же у нее дети. Ей остается только держаться за мужа и надеяться, что Тед в конце концов образумится.
— А если не образумится?
— Не знаю… Санди что-нибудь придумает. Но мой тебе совет: не стоит недооценивать силу отчаяния. Может, Санди и не самая умная женщина в Нью-Йорке, однако ей нечего терять.
Хотя в ресторане было душно, Кейт вдруг похолодела. Не так уж давно ей тоже нечего было терять. На мгновение она поняла Санди Геблер. И ей стало нехорошо.
Рут была вне себя. Она десять раз проверила автоответчик. Никаких сообщений. В офисе то же самое. Редакционный телефон не замолкал, но ей лично никто не звонил.
К половине восьмого ее охватила тревога. Дейл пропал. На него это не похоже. Целый год они ежедневно разговаривали по телефону. Иногда и дважды за день.
А вот сегодня он впервые не позвонил, дома его тоже не было. Рут злилась и беспокоилась. На завтра у них назначено свидание. И не простое — это годовщина их первой встречи. Четверг, пятнадцатое. Рут решила отметить это торжественно, с большим трудом достав билеты на премьеру «Частной жизни» Ноэля Кауарда. Играть должен известный английский актер, поэтому все билеты на спектакль проданы на много месяцев вперед.
Премьера обещала громадный успех, в чем никто не сомневался. Рут даже удалось получить приглашение на банкет, который затем состоится прямо на сцене. Для избранных. И вот, на тебе, ее друг не удосужился дать ответ.
Рут нервно ходила по балкону, который опоясывал ее гостиную. Плющ на цветочной решетке уже пустил несколько побегов, зацвели и растения в горшках, расставленных вдоль узкого длинного балкона. Рут вернулась в комнату за лейкой. Уход за зеленью всегда действовал на нее успокаивающе.
Может, Дейл позвонит, когда она будет поливать цветы? Она сняла телефон-трубку и сунула ее в карман фартука. Господи, сделай так, чтобы он позвонил!
В погожий день из окон квартиры, расположенной на двадцать четвертом этаже дома по Второй авеню, открывался вид на Гудзон и Пятую авеню. Два года Рут копила деньги, чтобы снять это поднебесное гнездышко, и теперь не жалела ни об одном истраченном долларе.
Район, хотя не самый богатый в городе, все же был достаточно престижным.
Здесь жили актеры и преуспевающие рекламные агенты, и это создавало некую атмосферу богемности. Маленькие супермодные ресторанчики соседствовали с овощными лавками, выставлявшими товар прямо на улицу.
Квартира Рут вполне соответствовала району, в котором находилась. Основную площадь занимала большая гостиная с панорамными окнами, которые так и остались голыми, поскольку у хозяйки сначала не хватило денег, а потом она просто забыла об этом. Зато натертый дощатый пол был покрыт экзотическим персидским ковром.
Рут приобрела его в подвальчике Мэйси по грабительской, как она считала, цене. Хотя по большому счету ей было наплевать, ибо ковер того стоил. Он сразу преобразил всю квартиру: она уже не напоминала пристанище надрывающейся на работе деловой женщины, а походила на уголок какой-нибудь примадонны или принцессы.
Впрочем, поведение Дейла отнюдь не способствовало тому, чтобы Рут чувствовала себя принцессой.
До половины десятого ей позвонили дважды. Мать отругала Рут за бармицвахв Кэтскиллсе, куда она отказалась прийти. А подруге захотелось излить душу по поводу любовных проблем. Эти стенания Рут не стала долго выслушивать. У нее самой намечались серьезные неприятности, зачем травить душу еще и чужими.
В десять она решила, что с нее довольно. Уж кого-кого, а честолюбивых молодых людей вроде Дейла в этой жизни хватало. Надо лишь выйти и найти себе другого.
Рут Блюм трезво смотрела на вещи. Она не юная девочка. Не красавица. Не худенькая.
Зато она обладала тем, чем не могли похвастаться эти шлюшки, — связями. Если молодой человек хотел познакомиться с влиятельными людьми в мире моды, Рут могла это устроить. Если молодой человек хотел попасть на обложку «Мэн ин "Вог"» или «Вуменз веа дейли», для Рут и это не было проблемой. Если, разумеется, кандидат в модели был красив… и юн.
Ведь мальчикам — если они не являются наследниками крупных состояний — всегда нужна поддержка. И всегда можно найти того, кто не прочь ухватиться за спасительную руку зрелой женщины. Мир жесток. Одному пробиться чрезвычайно сложно, поэтому утешение и поддержка ценятся в этом мире так же высоко, как и секс. Во всяком случае, пока ты не встал на ноги.
«Может, Дейл решил, что он во мне больше не нуждается. Ведь с моей помощью он уже стал одной из самых известных в Нью-Йорке фотомоделей».
Рут вздохнула. Пришло время снова отправляться на поиски. Невесело усмехнувшись, она сделала макияж, расчесала спутанную копну густых волос и, удовлетворенная своим видом, шагнула в ночь.
В джазовом подвальчике «Свэтс» Рут появилась в одиннадцать часов. Снаружи он ничем не отличался от других баров Виллиджа, но, спустившись по узкой витой лесенке, вы сразу понимали, что это не простая забегаловка, каких много.
И самым примечательным здесь была не длиннющая стойка бара, а группа из четырех музыкантов, которые играли старые мелодии Фэтса Домино.
Кто-то тянул гашиш, и его запах еще больше подчеркивал духоту, обычную в подобных заведениях.
Едва Рут вошла в зальчик, у нее сразу поднялось настроение. Здесь было полно мужчин: группки друзей, одиночки, кавалеры с дамами.
Она заказала пива для будущего знакомого, стакан пепси для себя и принялась ждать. Минут сорок прошли безрезультатно. Посетители, в основном люди от тридцати до сорока пяти, были заняты собой и не глядели по сторонам. Раздалось только несколько одобрительных возгласов в адрес музыкантов. На Рут внимания не обращали. Но ее это не смущало, ведь для девяноста процентов мужчин она — пустое место. Оставались заветные десять процентов. Они-то и нуждались в ней.