Любовь в мире мертвых
Шрифт:
– Заткнись, сука! Я тебя прямо щас придушу и свалю. Это проще гораздо, и быстрей.
Доун не хватало воздуха под его массивным телом, она понимала, что не может двинуться, не может ничего противопоставить ему. Она , не отрываясь, глядела в злые бешеные глаза, осознавая опасность, которой сейчас подвергалась, и , совершенно иррационально чувствуя невероятное, дикое, бешеное возбуждение. Адреналин бушевал в крови, отдаваясь шумом в ушах, покалыванием в кончиках пальцев, напряжением в мышцах.
Диксон тяжело дышал, медля, решая словно, не придушить
– Гадина, блядь, - простонал он, оглядывая ее лицо бешеными глазами с внезапно расширившимися, как от кайфа, зрачками, - сука бешеная!
И прижался к ее с готовностью распахнувшемуся рту бешеным зверским поцелуем, кусая до крови, причиняя боль, сладкую, тянущуюся, томительную.
– Я тебя, сука, точно прибью, - пробормотал он, когда оторвался , наконец, от ее губ, и закинул ее ноги себе на плечи, - потом, блядь, придушу, когда выебу.
Тут он, зарычав, вошел в нее, легко скользя, потому что Доун уже давным давно была совершенно мокрой, задвигался, грубо и бешено, без отрыва глядя в шальные, затянутые пленкой страсти, глаза, наклоняясь опять , чтоб ухватить раскрытые в стоне губы, чтоб пройтись зубами по тонкой коже возле ключицы, припечатать порывающиеся обнять его руки над головой девушки.
– Сука, сука, че ж ты творишь, сука ядовитая, тварь… - бормотал он отчаянно, не в силах справиться с собой, не в силах противостоять дикому желанию целовать ее, обнимать ее, заставлять ее выгибаться в сладкой муке, шептать его имя низким томным голосом.
Доун же полностью отдалась эмоциям, забылась совершенно в этом невероятном омуте, куда он в очередной раз утащил ее.
Сходя с ума, чувствуя, что уже скоро, очень скоро, что еще чуть-чуть, она потянулась к его губам, застонала умоляюще, вцепившись руками в спинку кровати, уже очень серьезно расшатанную, выгнулась, насколько это было вообще возможно, под его массой, и кончила так сильно, так оглушительно, что криком своим точно перебудила бы весь госпиталь, если б Диксон не успел среагировать в последний момент, и ,несмотря на то, что последовал за ней буквально через мгновение, рот все-таки умудрился ей запечатать ладонью наглухо.
Он обессиленно навалился на нее, не заботясь совершенно о том, что доступ кислорода перекрыт практически полностью, но Доун не жаловалась, все еще вздрагивая, все еще переживая афтешоки оргазма, обнимая его мощные плечи, удерживая даже на себе, в себе, не желая отпускать.
Она поймала себя на мысли, что ей невероятно хорошо с ним, что ее, по большому счету, очень устроило бы, если б он остался, даже такой, дикий, не поддающийся контролю и дисциплине.
Если б он остался с ней.
Но Диксон, подышав, и вспомнив, очевидно, что ей тоже надо бы дать глоток воздуха, приподнялся на локтях, провел пальцами по искусанным губам, по шее со следами укусов, следами его пальцев, усмехнулся.
– Вот ты сука бешеная, - это прозвучало практически как комплимент, - вся ведь мокрая была. А если б придушил? Хотел ведь.
– Не придушил же, - она обняла его за шею, притягивая, легко целуя в губы, облизывая скулу.
Он чуть подался вперед на ее ласку, но потом отодвинулся, улегся на бок, пошарил опять сигареты.
– А теперь поговорим, - закурил, помедлил, - я сделаю то, что ты хочешь. А ты дашь мне и Бетти уйти. Без проблем. С оружием.
Доун неприятно кольнуло в груди. Все-таки уйти. С Бетти. Как он о ней заботится, как переживает.
Кто она ему?
Но сдержалась, не спросила ничего. Училась Доун всегда быстро. И думала быстро.
– Я согласна.
5.
Дерил сидел на крыше здания госпиталя Грейди, привалившись к парапету, смотрел в небо. Он уже забыл, когда делал это последний раз. Раньше, до Всеобщего Пиздеца, он любил ночевать в лесу, на охоте, выбирал специально открытые места, и лежал, подолгу лежал, разглядывая небо, в их штате всегда темное, усыпанное звездами.
Сейчас оно тоже было темным и звездным. Глубоким. Дерил узнавал знакомые созвездия, и будто слышал глухой, надтреснутый голос брата, с веселым матерком объясняющий ему, совсем еще мальцу, что где находится на небе.
Как же странно, как странно, что он его больше не услышит никогда.
Он усилием воли отогнал ненужные воспоминания.
С улицы ветер вместе с вонью гнили донес слишком громкое рычание ходячих. Уже довольно долго он слышал только рычание, крики утихли.
Горман умирал долго и максимально мучительно, но даже его, здорового такого кабана, (Дерил чуть не сорвал поясницу, пока пер его на крышу) в конце концов угомонило.
Жаль, что Бетти не видела.
Хотя, может и хорошо, что не видела. И так столько всего пришлось пережить девчонке, одна смерть отца чего стоит. Поганый маньяк, отрубить старику голову катаной - это надо особо извратиться.
Да и все равно она поучаствовала, помогла. Не хотел привлекать, а пришлось, чтоб долбанный несчастный случай получился, как эта змеюка хотела.
Дерил опустил взгляд с неба на свои руки, залитые кровью. Его кровью. Этот скот все-таки успел царапнуть его ножом, не сильно, но чувствительно, так, что Диксону понадобилось какое-то время, чтоб , матерясь сквозь сжатые от боли зубы, перевязать рану.
Надо бы оттереть чем-нибудь руки, да шевелиться неохота.
Кровь на руках навела на мысли о Рике.
Где его носит, интересно?
Прошло уже четыре дня с тех пор, как он здесь. Керол по-любому должна была добраться до церкви.
Мысль о том, что она, по каким-то причинам не доехала, Дерил гнал от себя. Как гнал мысли о том, что Рик не придет за ним. Рик придет. Тогда, на дороге, шериф назвал его братом, а словами, тем более такими, он разбрасываться не стал бы.
Скорее всего, по своей извечной коповской привычке, планирует операцию, блядь.