Любовь во времена Тюдоров. Обрученные судьбой

Юрьева Екатерина

– С братом я разберусь по-семейному, а с вами… по-приятельски…

Клинок меча легко, словно из масла, вышел из ножен.

– Неразумно было становиться на моем пути, Перси. И сейчас вы это поймете, – процедил Скроуп и тоже обнажил меч.

Противники встали друг против друга, примериваясь и испепеляя друг друга взглядами.

– Вероятно, сэр! Но до сих пор вам не слишком хорошо все удавалось. Вы смогли лишь расправиться с Конаерсом и бедолагой Стрейнджвеем. – Ральф помнил о том всаднике, что в ночь убийства кузена Мод выехал из дома Скроупа. – Остальные оказались вам не по зубам.

– Если бы я все делал сам, то ваши кости, сэр, давно бы сгнили в том французском лесу!

– Так и во Франции

вы чужими руками загребали жар?

В прежние времена рыцари осыпали друг друга бранными словами и оскорблениями перед поединком, чтобы вывести соперника из хладнокровия. Насколько же они стали цивилизованнее, обмениваясь столь изысканными по форме выражениями.

– Бедняжка леди Перси… – продолжил Скроуп. – Вы не должны быть на меня в обиде, дружище.Я всего лишь шел навстречу ее желаниям и никогда ни к чему не принуждал. Это вы навязали ей себя, неудивительно, что она захотела сбежать, не выдержав и нескольких дней семейной жизни с вами.

– Вы позволяете себе вмешиваться в дела, которые вас не касаются, – ответил Ральф почти вкрадчиво.

– Отчего ж не касаются? Вы не представляете, насколько мы с ней… сблизились… И нынче она сама упросила меня увезти ее…

Перси промолчал, а Скроуп, усмехнувшись, продолжил, выпуская все новые и новые парфянские стрелы: [136]

– …все еще надеясь, глупышка, что я на ней женюсь… после того, что между нами было… Но моя жена должна быть девственной, а Мод, увы, утратила эту добродетель. Да и шрам на ее теле – вы видели его? – женщину вовсе не украшает…

136

Парфянские стрелы – выражение, означающее неожиданный и находчивый довод, приберегаемый к концу спора и приводящий собеседника в замешательство, притворное отступление, любой обманный маневр. Парфяне – жители Передней Азии, в сражениях с римлянами прославились особой тактикой: притворившись, что разбиты, они убегали и вдруг, на скаку обернувшись, осыпали врагов дождем нежданных парфянских стрел.

Слова о жене, явно сказанные с целью привести его в бешенство, сыграли совсем иную роль – Ральфа словно обдало ледяной водой океана, ударило брызгами в лицо, вернув состояние хладнокровного пирата, выслеживающего добычу, неважно, что внутри пылает пожар.

– Довольно, сэр! – воскликнул он. – Вы слишком болтливы! Защищайтесь!

Синий расшитый и потертый коричневый джеркины брошены на пол, сомкнувшись рукавами, клинки встретились, выбивая искры из металла и ругательства из уст дуэлянтов. Противники шли по кругу, прицениваясь друг к другу, вдруг сошлись, сомкнув дужки перекрестий мечей, глаза в глаза, тяжело дыша, более от ненависти друг к другу, чем от усталости.

– Ты – грязный лжец!

Разошлись, рубя и отбивая, звон металла разносился по всему дому.

– Кто не лжет?

Мармадьюк бил с размаху, Ральф успел перехватить удар, закаленная сталь меча выдержала напор, но рыцарь пошатнулся, чуть не упав. Скроуп, выказывая умение в фехтовании, бросился вперед, пытаясь нанести укол, Перси отпрыгнул в сторону, клинок вонзился в воздух, пройдя в дюйме от его бока. Они вновь сошлись и разошлись, не уступая друг другу. Мармадьюк улыбался, словно улыбку наклеили на его раскрасневшееся лицо. Перси был ловок и мастерски владел мечом, но Скроуп не уступал, он был массивней Ральфа и не растерял искусства рыцарского поединка, несмотря на кажущуюся изнеженность дворянина, живущего в довольстве и развлечениях. Удары не достигали цели, но каждый из них мог стать смертельным.

Пот градом катился по их лицам, рубахи промокли. Кто-то из них задел канделябр на стене, и кованая конструкция рухнула на пол, свечи были раздавлены ногами, оба чуть не упали, скользя на жирном воске. В зале наступил полумрак.

Соперники уже не обменивались репликами, бились молча, как два диких зверя в смертельной схватке, лишь оружием у них были не зубы и когти, а закаленная сталь клинков. Мармадьюк на миг опустил меч, и Перси, перехватив его ошибочное движение, нанес удар – металл не выдержал, и половина клинка со звоном упала на пол.

– Вам повезло, Перси… – прохрипел Скроуп.

Ральф отпустил меч, и в тот же миг Мармадьюк с ревом бросился на него, рубя обломком меча, Перси успел увернуться, но порыв Скроупа был настолько силен, что тому удалось ударить плашмя по руке Перси, пальцы разжались от удара, упуская меч. Оба не устояли на ногах и рухнули на пол, обломок меча отлетел прочь, к своей погибшей половине, а Ральф и Мармадьюк сцепились, то катаясь по полу, то вскакивая, чтобы вновь схватиться – когти и зубы пошли в ход. Скроупу удалось вырвать кинжал, которым он пытался достать до горла Перси, тот сопротивлялся, ломая руку врага, стальное острие прочертило по его горлу тонкую кривую линию – она тотчас начала сочиться кровью, и в это мгновение Ральф, издав дикий вопль на нездешнем языке, сломал запястье Мармадьюка, кинжал выпал из его руки, и Перси, схватив его, нанес смертельный удар. Скроуп захрипел, всей массой навалившись на Ральфа, тот отбросил его, не без труда, встал, шатаясь, и огляделся вокруг. Вряд ли тот, кто в сей момент встретился бы с ним взглядом, спокойно спал в эту ночь.

– Берт! Где леди? – он закашлялся, сплюнул, бросил взгляд на затихшего Скроупа.

– Синьора здесь, с Потингтоне, – ответил Бертуччо, выходя из полутьмы, где стоял, готовый помочь, если бы потребовалась его помощь.

Перси кивнул и шагнул к выходу из полутемного зала, остановился на полпути.

– Леди Перси еще здесь? Почему?

Не получив ответа, вернулся, подобрал свой затоптанный ногами джеркин, постояв, отшвырнул его и пошел прочь, из зала, по коридору, мимо связанных слуг сэра Мармадьюка, снопами сложенных в углу, мимо духоты и мрака дома, в котором давно поселились ненависть и корысть, толкнул тяжелую дверь и вышел во двор…

Мод бежала, не чувствуя под собой ног, бежала по вытоптанной земле двора проклятого дома, задыхаясь от бега и отчаянного восторга. Она была легка, как фея, что парит над болотами возле Тайна, словно невидимая рука сбросила тяжелый плащ с плеч, а с горла – душащую веревку. Эти плащ и веревка стали спутниками с того момента, когда сэр Мармадьюк закинул ее, как сноп сена, на свою лошадь. Она не избавилась от них и когда после его ухода в спальню вдруг ворвался верный Бертуччо и увел с собой, не отвечая на вопросы о сэре Ральфе. Он привел ее во двор и передал в руки Потингтона, и она набросилась на него с вопросами о муже, на которые тот не отвечал, а лишь уговаривал сесть в седло и уехать домой. Она знала, что Ральф здесь, и заявила, что не поедет никуда и что Потингтон не осмелится забрасывать ее в седло, как это сделал Скроуп, и джентри уступил, заставив лишь отойти подальше от дома, к воротам. Мод бросало из жара в холод. Она то в ужасе думала, что Ральф убит и все лгут ей, то содрогалась от мысли, что он подумает о ней, после того как Мармадьюк похитил и пытался надругаться над нею. Потом она впала в состояние, близкое ко сну, и перед глазами все стало расплываться, и она бы упала, если бы Потингтон не поддержал ее. Он вновь начал уговаривать уехать прочь, но она лишь мотнула головой. Зачем ей уезжать, если ее мужа нет в живых?

Мод сразу увидела, как открылась дверь и появился он, в одной рубашке, с растрепанными волосами, с обнаженным мечом в руке. И тогда она побежала, нет, полетела к нему. Она остановилась перед ним, глядя ему в лицо, оно блестело от пота, пряди волос прилипли ко лбу, щека и шея измазаны кровью.

– Леди Перси… – сказал он хрипло. – Зачем… вы должны были уехать отсюда.

– Ральф… – прошептала она, шагнула к нему и прижалась к его мокрой рубашке, вдыхая жаркий аромат его жизни.