Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
Она вышла из дворца и опасливо покосилась на снежных барсов. Надо же, голубоглазые! Они сидели неподвижно, как часовые на постах. Из вооружения — острые зубы, мощные когтистые лапы и величественная красота, сражающая наповал.
— Братцы, вы же меня не съедите, правда? Я сама, если честно, ужасно хочу есть…
Снаружи мела блестящая, праздничная метель. Снежинки в свете факелов сыпались, точно бисер, и кололи щёки. Мороз крепчал. У Пелагеи, несмотря на защитное действие перстня, начал подмерзать кончик носа. Так что она укуталась
Из верхушки центрального шатра (того, что покрыт шкурами неведомых зверей) струился ароматный дымок.
"Шашлыки", — смекнула Пелагея и облизнулась. Может, в шатре — общая столовая? Хорошо, если так.
В мозгу тотчас созрел план действий: отыскать метадом — это раз, сгрузить учебники — это два. И бегом в столовую. Живот немилосердно сводило от голода.
Тринадцатый метадом посреди метели отыскался на удивление быстро. Пелагея отперла дверь ключом, который дал Гарди, заскочила внутрь, да так и застыла, как вкопанная. На неё, как на невидаль какую, таращился фантом. Он парил над утоптанным снегом — полупрозрачный детина-альбинос метра под два ростом — и был бы довольно неплох собой, если бы не его вращающиеся в орбитах красные глаза.
Никаких особых предубеждений относительно призраков у Пелагеи не имелось. Она бы с радостью завела знакомство с одним из них. Но в родном лесу шансы отыскать более-менее полноценный призрак были, прямо скажем, призрачные.
— Как ты сюда попала?! — воскликнул фантом, совершенно сбитый с толку. — Простым смертным зайти в мою иллюзию не под силу!
— Ой, — сказала Пелагея. — Простите. Я уже ухожу.
И попятилась к выходу со стопкой тяжеленных книг.
— Сто-о-ой! — капризно заныл призрак. — Раз ты такая необычная, давай дружить. Я Сильверин. А ты что, не человек?
— Я вроде как фея. Но это не точно. Пелагеей звать, — представилась та, придерживая стопку подбородком. — Так значит, это не мой дом, а иллюзия? — осторожно уточнила она.
— Она самая, — удрученно подтвердил Сильверин. — Я собирался подурачиться. Хотел новенькую разыграть. Разыграл… — А знаешь, что, — добавил он, просияв. — Ты ведь полностью в моем вкусе. Я имею ввиду внешность, манеру одеваться, вот эти все твои безобразные юбки.
— Они вовсе не безобразные, — возразила Пелагея. — И вообще, мне пора.
— Ладно уж. Иди-иди! Только будь осторожна, — предупредили ее. — За пределы лагеря носа не суй. В краю Зимней Полуночи что-то повадились феи исчезать. Неизвестный маньяк орудует. Давно пора изловить супостата.
Сильверин снова негодующе повращал глазами. Ох и глазищи! Может, подарить ему солнцезащитные очки, чтоб людей не пугал?
— В общем, ты это… Заходи как-нибудь на огонёк. И знай, я до умопомрачения обожаю твои юбки и тринадцатые номера! — крикнул призрак на прощание. И смахнул призрачную слезу.
Настоящий метадом обнаружился от иллюзорного всего-то в паре шагов. Пол здесь, по счастью, был уложен досками и вроде как даже снабжен подогревом. Правда вот, всё остальное, включая стены и куполообразный потолок, состояло из плотного, слежавшегося снега, который не собирался таять в ближайшие лет сто.
Что касается мебели, то здесь, как в гостиничном номере, был стандартный набор. Кровать с пружинным матрасом, скромный круглый столик, стул, шкаф и небольшая тумбочка. На столике Пелагея пристроила учебники. А при взгляде на комод подумала, что там хорошо бы смотрелись ее светлячки.
Подумала — и ощутила, как почва уходит из-под ног. Банку-то она, похоже, у куратора забыла. Вот растяпа! Шатёр с шашлыками подождет. Надо сперва банку забрать и светлячков покормить. Они же без добрых слов, как пить дать, зачахнут.
Не позаботившись привести себя в порядок, Пелагея, как была, растрепанная, в перекрученных мятых юбках, выскочила из метадома и резво припустила к главному корпусу. Притормозила уже у самых дверей, когда те распахнулись, выпуская огромного… Нет, прямо-таки гигантского снежного барса. В отличие от собратьев, глаза у него были не голубые, а черные, как глубокая ночь.
Зверь Пелагею не заметил, иначе ей наверняка было бы несдобровать. Поравнявшись с двумя другими барсами — теми, что караулили выход — он прорычал, словно отдавая команду. И все трое устремились куда-то в пургу.
Пелагея прижала руки к груди, где, вопреки ожиданиям, ничто не выпрыгивало и не билось, как пичужка о прутья клетки. Несмотря на испуг, сердце безмолвствовало. Стенки "стеклянного кокона" сдерживали натиск любой эмоциональной бури, "слои ваты" выступали в роли надежного амортизатора.
Обидно даже. Вот как это исправить?
— Наш шеф, — мечтательно молвила девица с ушками, очутившись поблизости и глядя барсам вслед. — Ну разве он не прелесть?
— Какой из трёх? — сипло уточнила Пелагея.
— Тот, у которого глаза чёрные. Ты ведь заметила, верно? — проницательно улыбнулась ушастая. — Он метаморф. Превращается, когда на душе скребут кошки и хочется разнообразия. Мне бы так. Но я — неудавшийся эксперимент природы. Дефектный экземпляр. Уши, понимаешь, в наличии. А обернуться волчицей — ну никак.
— Сочувствую. Я когда-то умела в горлицу превращаться. А потом ко мне явился ваш шеф, чтоб у него хвост отвалился! И дар украл.
— Да не может такого быть! — поразился "дефектный экземпляр". — Хотя-я-я, если порассуждать, — протянула она, — практиканток он частенько до нервного срыва доводит, когда экзамены принимает. Да и ювелиров своих муштрует будь здоров. Думаю, если бы я писала роман, прототипом злодея сделала бы именно его.
…Пелагея благополучно обнаружила светлячков в кураторском кабинете, сгребла банку в охапку и с облегчением вздохнула. Собственно куратора на месте не наблюдалось. Портье, который отпер ей дверь, обмолвился, что господин Ли Тэ Ри отбыл по какому-то срочному делу, связанному с похищением фей.