Любой ценой
Шрифт:
— Надеюсь, что не зловеще. Может быть несколько… назойливо.
— Определённо зловеще. — сказала по возможности непринуждённо Эмили. — Учитывая, что вы мать матери ребёнка моего мужа, всё, что заставляет вас чувствовать себя ещё более назойливой, должно быть поистине ужасным.
— Я бы не стала использовать данное конкретное прилагательное, — серьёзно заявила Алисон, — но, боюсь, это дело довольно личное. Если вы предпочтёте не обсуждать его, это ваше право. Но, учитывая, что именно случайно произошло с Хэмишем и Хонор, я не перестаю удивляться, почему вы никогда не задумывались над возможностью завести собственного ребёнка.
Эмили показалось, что сердце её остановилось. Этого, конечно же, произойти не могло.
Она уставилась на Алисон, в шоке, не в силах говорить. Та приблизилась и положила ладонь на правую руку Эмили.
— Это мой вопрос, не Хонор, — тихо добавила она. — Хонор и подумать не могла бы о подобном вторжении в вашу личную жизнь. Отчасти потому, что любит вас и сознаёт, сколько уже беспокойства непреднамеренно причинила вам. И отчасти потому, что она настолько моложе вас — что в моём случае совсем не так. И ещё отчасти потому, что она не врач. Мы разговаривали с ней, конечно, особенно когда она обнаружила, что беременна. Но вашего доверия она не предала, да я и не просила её об этом. Тем не менее, уверена, что вы должны понимать, что как врач, тем более генетик, я прекрасно осведомлена о всех доступных вам вариантах оставить потомство. И это, Эмили, заставляет меня предположить, что у вас должна быть глубоко личная причина к ним не прибегать.
Решать, конечно, вам. Но Хонор описала мне, как вы отреагировали, обнаружив, что у неё будет ребёнок. А только что я видела вашу реакцию на заверение, что вы тоже будете этому ребёнку матерью. Так что я в недоумении, почему человек, так ясно понимающий, что должна чувствовать Хонор, и так очевидно желающий быть частью всего этого, так и не завёл собственного ребёнка.
Частичка Эмили Александер желала заорать на Алисон Харрингтон. Крикнуть ей, что, как бы любопытно ей не было, это все, черт побери, не ее дело. Но она этого не сделала. Сочетание нежного, очень личного сочувствия и профессиональной отстранённости во взгляде и голосе Алисон остановило её.
Не то, чтобы хоть что-либо могло сделать эту тему хотя бы чуточку менее болезненной.
— У меня есть причина, — наконец произнесла она, голосом сдавленным гораздо более обычного.
— Уверена что есть. Вы — сильная, умная, компетентная женщина. Люди, такие как вы, не поворачиваются спиной к чему-то, столь очевидно для них важному, беспричинно. Волнует меня другое: является ли эта причина настолько серьёзной, насколько кажется вам.
— Это решение далось мне нелегко, — жёстко сказала Эмили.
— Эмили, — голос Алисон звучал мягким упрёком, — ни одна женщина не смогла бы пройти через всё пережитое вами, не осознав простого факта: то, что решение далось нелегко, не обязательно делает его верным. Я — врач. Я специализируюсь на генетических дефектах и их исправлении — слишком часто, даже в наше время, на поздней стадии. А мой муж — один из трёх лучших нейрохирургов Звёздного Королевства. Таких, которым достаются совсем аховые случаи. Если бы он был на гражданской службе, когда вы пострадали, то, вероятно, стал бы одним из ваших врачей. Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, сколько ужасов, сколько разрушенных жизней и изломанных тел приходилось видеть нам двоим? На двоих мы практикуем медицину уже более века, Эмили. Если и есть в Звёздном Королевстве пара людей, точно знающих через что прошли вы, ваша семья и все люди которым вы небезразличны, то это мы с ним.
Губы Эмили дрожали, пальцы единственной действующей руки сжалась в кулак. Она была потрясена — физически — внезапным осознанием того, что ей отчаянно хочется открыться Алисон. Потрясена открытием того, что ей необходимо было знать, что Алисон на самом деле понимает, что жестокие
Но всё-таки… всё-таки что-то её удерживало. Собственная версия упрямства и гордости, присущих Хонор, потребность самой вести свою битву. Эмили Александер была женщиной выдающегося ума. У неё было полвека, проведенных в кресле жизнеобеспечения, чтобы понять насколько глупо было настаивать на том, чтобы противостоять всем своим демонам, всем вызовам стоящим перед ней, без сторонней помощи. Более того, ей и не приходилось оставаться без помощи. Возле неё был Хэмиш. За исключением краткого периода проявленной слабости, о котором он горько сожалел, Хэмиш всегда был возле неё и она всегда на него полагалась. Но это был другой случай. Она не могла сформулировать в чём состоит разница, но знала, что она есть.
— Эмили, — вновь сказала Алисон. Тихо, поскольку между ними сгустилось молчание. — ваш случай не настолько уникален, как вы должно быть думаете. О, травмы, которые вы пережили, скорее всего уникальны. По крайней мере я не припоминаю другого случая в моей практике или практике Альфреда чтобы кто-то выжил после таких же повреждений, как у вас. Но другие люди получали столь же тяжкие травмы, как и ваши, разными способами. Естественно, у меня не было доступа к вашей истории болезни. И я никогда не пыталась вытянуть подобную информацию из Хонор — хотя она бы всё равно ничего не рассказала, даже если бы я и попыталась. Но я должна вас спросить. Подобно Хонор, вы не регенерируете. Не в этом ли причина? Вы боитесь, что ваш ребенок унаследует эту неспособность?
— Я… — голос Эмили сорвался, она остановилась и откашлялась.
— Это… отчасти так, — наконец вымолвила она, отстранённо удивляясь, что смогла признать перед Алисон даже это. — Полагаю, я всегда сознавала, что это не вполне… разумно. Как вы говорите, — губы её искривила горькая усмешка, — тот факт, что у кого-то есть причина принять решение, не означает обязательно, что причина стоящая.
— Вы когда-нибудь обсуждали этот вопрос с хорошим генетиком? — в мягком голосе Алисон не было и тени осуждения.
— Нет. — Эмили посмотрела вдаль. — Нет, не по-настоящему. Я консультировалась с несколькими. Но надо честно признать, что делала это проформы ради. Для себя, возможно для Хэмиша. Не знаю. — она вновь взглянула на Алисон, её зелёные глаза были полны слез. — Я говорила с ними. Они говорили со мной. И продолжали заверять меня, убеждать меня, что такого не случится. И даже если я каким-то образом передам ребёнку это «проклятие», то абсурдно рассчитывать на то, что мой ребенок пострадает подобным образом. Но всё это было не важно. Ни единое слово. — она уставилась прямо в глаза Алисон и заставила себя признаться в том, в чём она до сих пор не признавалась даже сама себе. — Я была слишком напугана, чтобы мыслить разумно.
Она чуть было не сказала Алисон почему. Чуть было не сказала, что подслушала слова своей матери. Чуть было не призналась, насколько глубоко это её ранило, как бы ни отрицал её разум опаляющую боль. Но не смогла. Даже теперь она не могла выставить на обозрение этот ужасный шрам. Не сейчас.
— Если это единственный случай вашей «иррациональной» реакции после всего случившегося, то вы что-то вроде супервумен, — сухо сказала Алисон. — Бог ты мой! Ваша жизнь была уничтожена. Вы не сдались и построили новую, чрезвычайно плодотворную. Вы заслужили право не быть сильной каждую секунду и по любому случаю. И право признавать, что вам больно и что есть то, что вас пугает. Вам стоит однажды сесть рядом с Хонор и позволить ей рассказать вам о том, что она носила в себе слишком долго. О том, чем она не поделилась даже со мной. От этого на ней остались шрамы — уверена, некоторые из них вы видели. Однако она первой заявит, что все случившееся с ней — пустяки по сравнению с произошедшим с вами.